Когда они добрались до холма позади теннисных кортов, Румер наклонилась вперед, чтобы прибавить скорости. Зи уловила то мгновение, когда это должно было произойти – они с сестрой исколесили этот маршрут вдоль и поперек. Они притормозили у светофора, а потом обогнули Рэйнбоу-Энд – коттедж с самыми роскошными садами – и выскочили на запорошенную песком парковку.

Маленькие камушки зашуршали под шинами их велосипедов. Зи налегала на педали, постепенно отрываясь от сестры. Хотя путь им предстоял неблизкий, она хотела подышать богатым, сбивающим с ног запахом гниющих болот и свежим, ярким, солоноватым, полным жизни морским бризом.

Румер не отставала, ее переднее колесо поравнялось с задним колесом Элизабет. Созвездия Зеба сияли у них над головами, а две сестры, по очереди обгоняя друг друга, мчались и петляли зигзагами в некоем подобии велосипедного балета из своего далекого детства. У Элизабет комок стоял в горле, пока она вспоминала, как просто ей было звать Румер за собой и делать все вместе, вдвоем. Сестра у каждой из вас будет только одна. «Воистину так», – думала Элизабет, и как же сильно она умудрилась разрушить то ценное, что было между ними. Сколько раз за все эти годы она порывалась позвонить Румер? И обсудить с ней радостные новости, восторженные отзывы критиков, свои переживания из-за мастопатии, слова и поступки маленького Майкла…

Элизабет вспомнила, что по собственной воле прятала ребенка от родной сестры, и начала задыхаться. Ведь в летнее время он мог бы отдыхать в этом волшебном месте, однако угрызения совести не позволяли ей отпускать его к тете. Уже неподалеку от «Фолейс» Элизабет поняла, что ее час пробил, что как бы ни отреагировала Румер, она вскоре освободится от груза, давившего ей на плечи все эти годы. Ей пришлось слишком многим поплатиться ради сегодняшнего вечера.

Магазин располагался почти что в самом центре Мыса Хаббарда. От него во все стороны расходились стройные ряды коттеджей – до пляжа, железной дороги, болот и бухточки. Кладбище, на котором покоилась их мать и родители Зеба, лежало чуть к северу, за поворотом дороги. Они оставили велосипеды у стойки – здесь не принято было запирать их на цепь. Молча испросив прощения у матери, Элизабет взяла Румер за руку и поднялась с нею по ступенькам.

– Помнишь, когда ты была маленькой, я привозила тебя сюда и мы покупали здесь дешевые конфетки?

– И еще мороженое. Тогда ты тоже держала меня за руку, – кивнула Румер.

Они прошли мимо единственной кассы, в которой сидела девчушка – вероятно, дочь одной из их подруг – и читала журнал в ожидании покупателей. Несколько человек с корзинками под мышкой бродили среди рядов с товарами. Барную стойку атаковала ребятня, и Элизабет вспомнила, как раньше сиживала там в компании своих друзей. После стольких десятилетий стены потемнели от соленого воздуха; сбитые из широких досок полы были потерты и исцарапаны кроссовками, ботинками, шпильками многих поколений жителей Мыса Хаббарда.

Кое-кто из присутствовавших в зале заметил кинозвезду. Она слышала, как они шептались, видела, как они дергали своих приятелей за рукава, кивком головы пытаясь тайком указать на нее. У нее заныло сердце: да, она была знаменита. Сбылось ее желание, загаданное давным-давно, еще в тени школьных успехов младшей сестренки: Элизабет стала звездой.

– Что ты хочешь мне показать? – спросила Румер.

– О, я думаю, ты уже знаешь, – тихо ответила Элизабет.

Не отпуская руку сестры, она провела ее к столику с ящиком. Придвинув для нее стул, Элизабет уселась рядом. Она так тяжело дышала, словно только что финишировала на марафонской дистанции.