|
Обещали тысячу баксов заплатить. На следующий день я изнывала от зноя у ворот Митинского кладбища. Наконец из-за поворота вынырнул темно-зеленый "Мерседес" Димки Ковалева. Автомобиль у него замечательный, выпущен в начале 80-х и едет, дребезжа всеми внутренностями. Честно говоря, я побаиваюсь с ним кататься. У дедушки "шестисотого" "мерса" постоянно что-то отваливается, а Димка еще гонит как ненормальный по шоссе. Правда, Ванькина тачка, темно-красная "девятка", еще хуже. Двери у нее не открываются, "дворники" не работают, а правое крыло проржавело почти насквозь. Но я стараюсь сесть в лыковскую "девятку", он едет по крайней мере тихо и старательно соблюдает правила движения. - Эй, Романова! - заорал Ванька. - Возьми Марфуту! "Марфутой" Лыков зовет саксофон. Я схватила черный футляр и поинтересовалась: - А розетка, интересно, на кладбище есть? - Ага, - заржал Димка, - обожаю тебя, Романова, за светлый ум. Из каждой могилы торчит такая пластмассовая беленькая штучка с дырочками, сунешь штепсель и давай, бацай. - Ну надо же, - удивилась я, - зачем на могилках розетки? - Чтобы жмурики могли плеер включать, - спокойно пояснил Ванька. - Прекрати! - рявкнул Димка. - А ты, Романова, не идиотничай, нет на погосте электричества. - А играть как? - Да у них место сразу за административным корпусом, из конторы шнур протянем. Через полчаса мы подключились, настроились и стали поджидать клиента. Наконец появилась большая толпа. - О, - буркнул Димка, - они! Давай, ребята, с соответствующим моменту настроением и выражением на лице. Мы принялись измываться над Моцартом. Хорошо, что он никогда не узнает о трех дураках, исполняющих "Реквием" при помощи гитары, сакса и синтезатора. Гроб, отчего-то закрытый, установили возле зияющей ямы. Родственники всхлипывали, среди них было довольно много женщин, закутанных с ног до головы в черное, и детей, непонимающе таращившихся на диковинную процедуру. Ясное солнце освещало мрачное действо. Звучали дежурные слова: "трагически ушел", "полный сил", "удивительный человек". В перерыве между выступлениями мы делали "музыкальную паузу". У тех, кто пришел проститься с покойным, то и дело трещали мобильники и пищали пейджеры. Наконец роскошный гроб из красного дерева плавно, при помощи специальной машинки опустили в могилу. Мы гремели как ненормальные. Над присутствующими носилась с громким карканьем огромная стая ворон. Очевидно, главные птицы Москвы не любили Моцарта, а может, им не нравилась наша более чем оригинальная обработка. Потом двое на диво трезвых могильщиков ловко и споро сформировали холм, обложили его шикарными венками и букетами, воткнули в изголовье большой портрет и табличку. Я сначала прочитала надпись, сделанную золотом: "Славин Вячеслав Сергеевич, 1940 - 2000 гг.", потом перевела взгляд на фотографию и чуть не упала на "Ямаху". На меня смотрело полное, чуть одутловатое лицо с внимательными карими глазами и капризно оттопыренной нижней губой. Уголки рта слегка загибались вниз. Точь-в-точь такой же снимок, только намного меньших размеров, лежал сейчас у меня в спальне на даче. Глава 3 - Эй, Романова, - прошептал Ванька, незаметно для окружающих пиная меня ногой, - заснула в самый ответственный момент, шевели клешнями живей! Я машинально задвигала пальцами, "Я маха" взвыла. Неожиданно одна из женщин упала на холм и завизжала на высокой ноте, перекрывая саксофон: - Славик, Славик, за что?! Господи, за что?! Двое мужчин молча попытались поднять ее, но тетка продолжала: - Славик, Славик, не пойду, не пойду. |
