|
Признаюсь, что я чувствую себя рожденным для любви к свободе и для ненависти к тирании, хотя бы прикрытой великодушием или лицемерно действующей во имя блага отечества. Должен сказать, что это благо даже при внутренних волнениях и гражданских раздорах было бы более прочным под властью всех, чем при деспотизме одного. Не входя в разбор твоих действий, я открыто порицаю, как и раньше порицал, твою диктатуру. Я верю и хотел бы верить, что в Риме есть еще много граждан, готовых на все муки, лишь бы снова не попасть под диктатуру одного человека, а тем более, если этот человек не будет называться Луцием Корнелием Суллой и если чело его не будет увенчано, как у тебя, победными лаврами, приобретенными в сотнях сражений. - Так почему же, - спросил Сулла спокойно, но с насмешливой улыбкой на губах, - так почему же вы не вызываете меня на суд перед свободным народом? Я отказался от диктатуры; так почему же не было предъявлено мне обвинение и почему вы не явились требовать от меня отчета в моих действиях? - Чтобы не видеть вновь резни и междоусобия, которые в течение десяти лет терзали Рим... Но не будем говорить об этом, так как у меня нет намерения обвинять тебя; ты мог сильно ошибаться, но ты ведь совершил столько славных подвигов, память о которых днем и ночью волнует мою душу, жаждущую, подобно твоей, Сулла, славы и могущества. Но скажи, не кажется ли тебе, что в жилах нашего народа еще течет кровь великих и свободолюбивых предков? Вспомни, как несколько месяцев тому назад, когда ты в курии, в присутствии Сената, добровольно отказался от диктаторской власти, отпустил ликторов и уходил со своими друзьями домой, один юный гражданин начал тебя порицать за то, что ты отнял у Рима свободу, наполнил город резней и грабежами и сделался его тираном. О Сулла, согласись, что нужно быть человеком очень твердого закала, чтобы так поступить, - ведь за свои слова юноша мог бы в один миг поплатиться жизнью. Ты был великодушен, - и знай, что я говорю не из лести, так как Катилина не льстит никому, даже всемогущему, великому Юпитеру - ты был великодушен и ничего ему не сделал, но ты должен согласиться со мною, что если встречается юноша неизвестного плебейского звания, - жаль, что я не знаю его имени, - способный на такой поступок, то можно еще надеяться на спасение отечества и республики. - Да, это был смелый поступок, и ради смелости, проявленной этим юношей, я, всегда восхищавшийся мужеством и любивший храбрецов, не пожелал отомстить за нанесенные мне оскорбления и перенес все его ругательства и брань. Но знаешь ли ты, Катилина, какое следствие имели поступок и слова этого юноши? - Какое? - спросил Сергий, устремив любопытный и испытующий взгляд на счастливого диктатора. - Отныне, - ответил Сулла, - тот, кому удастся захватить власть в республике, не захочет более от нее отказаться. Катилина в раздумье опустил голову. Через мгновение он поднял ее и с живостью сказал: - А найдется ли еще кто-нибудь, кто сумеет или захочет захватить высшую власть? - Ладно, - сказал, иронически улыбаясь, Сулла, - ладно... Вот толпы рабов, - он указал на ряды амфитеатра, переполненные народом. - Найдутся и господа! Эта беседа происходила среди гула нескончаемых рукоплесканий толпы, всецело занятой кровопролитным сражением, происходившим на арене между лаквеаторами и секуторами и быстро закончившимся смертью семи лаквеаторов и пяти секуторов. Шесть оставшихся в живых гладиаторов, покрытые ранами, в самом плачевном виде вернулись в темницы, а народ с жаром аплодировал. |
