Отец вернулся ближе к ужину, когда Рейчел уже извелась от беспокойства. Ни об ужине в ресторане, ни о походе в театр не могло быть и речи. Он пожаловался, что очень устал с дороги, спросил, не возражает ли она, если ужин накроют в гостиной.

– Нисколько. Я сама с радостью поем в номере. – Рейчел сдерживала эмоции, но видела, что переигрывает – отвечает слишком беспечно. – Мы должны поговорить о том, когда вернемся домой, – чем скорее, тем лучше!

Отец сделал заказ и устало опустился на диван.

– Моя дорогая, ты понятия не имеешь о том, какой сложной выдалась эта поездка. Война… нельзя сказать, что она началась неожиданно, но все же… Я рад, что ты дождалась меня здесь, в Берлине. Это… – Он сглотнул. – По крайней мере, что-то…

– Ты заболел?

Профессор отмахнулся от ее предположения.

– Просто… слишком много мнений, да еще все эти приготовления к конференции в Эдинбурге. И разочарование. Так мало сотрудничества между народами. Напряжение между монархами… – Он закрыл глаза. – В конечном счете все хотят от евгеники одного и того же, но боятся действовать заодно с Германией, опасаясь реакции мирового сообщества. Они не понимают: мы стоим на краю пропасти!

– Мы в эпицентре войны! – воскликнула Рейчел.

Отец снова отмахнулся.

– Война вот-вот закончится. Франция, Британия – им не сравниться с Германией. Они вскоре увидят это и образумятся. Как и Польша.

Рейчел ушам своим не верила.

– Боюсь, отец, я разделяю мнение людей, с которыми ты встречался. И тоже не понимаю.

Он потер переносицу.

– Чего? Чего ты не понимаешь?

Рейчел устроилась в глубоком кресле напротив отца и подалась вперед.

– В пятницу, в тот день, когда фюрер объявил Польше войну…

– Он сказал «контрнаступление».

Она не обратила внимания на слова отца.

– Я увидела кое-что, что чрезвычайно меня встревожило, и надеюсь, что это не то, о чем я подумала.

Профессор открыл глаза.

– О чем ты говоришь?

– Я ходила по магазинам. А когда ждала трамвая, увидела, как фургон, окна которого были выкрашены в черный цвет, остановился возле приюта для детей-инвалидов.

– Вероятно, детей повезли на экскурсию.

– Я не говорила, что их куда-то увозили. С чего ты решил, что они вообще куда-то поехали?

Отец вновь отмахнулся, но Рейчел заметила, как напряглась его спина.

– Просто предположил. Ты же сказала, что был фургон.

– На самом деле…

В дверь постучали. Рейчел вздрогнула.

– Входите! – пригласил доктор Крамер, явно испытывая облегчение и взбодрившись при виде официанта, который вкатил столик с ужином.

Как только они принялись за еду, Рейчел продолжила прерванный разговор:

– Ты прав, отец, детей погрузили в фургон. Но мне кажется, их повезли не на увеселительную прогулку. Женщина-воспитатель сказала, что они отправились на лечение. На какое такое лечение могут везти целый фургон детей-инвалидов? Причем инвалидов с различными патологиями?

– Откуда я знаю? Это могут сказать только их лечащие доктора.

Но Рейчел не отставала.

– На балу я слышала, как герр Гиммлер рассуждал о тех, кто в случае войны станет обузой для общества Германии – о тех, кого рейх с трудом содержит в мирное время, но не сможет содержать во время военных действий.