Выражение лица Лилы было пустым. И это заверило меня, что я не зря не пошел работать доктором или учителем, если на то пошло. Казалось, я ни черта не мог объяснить этой сучке.

— Я не безумна. И я не перекатывалась бесконтрольно с пеной у рта. Я разговаривала с Богом.

Я замер, когда ее слова пробрались в мой разум, и я не ничего не мог поделать, и снова рассмеялся.

— Ну, говоря такое безумное дерьмо, что ты разговариваешь так с Богом, не убедит никого, что ты не из «Пролетая над гнездом кукушки». Я видел, как ты перекатываешься по грязи, выкрикивая какую-то херню. Мои глаза не лгут. Слова, что ты кричала, даже не звучали реально.

Голубые глаза Лилы сощурились.

— Я говорила на языке Глоссолалия. Эти слова — священный личный язык между богом и мной, тайный язык, который ты не поймешь. Я наполнялась Святым Духом, чистой любовью Бога. Я перемещалась в место, где отдавала себя Иисусу. То, что ты видел, было воплощением моего поклонения, моей связи с нашим создателем.

Я пялился на нее в изумлении. Наполнялась Святым Духом? Какого. Хрена....

— Я была в реке, чтобы очистить себя от грехов...— ее глаза вперились в меня, — чтобы смыть твое нападение и нежелательное искушение, искушение, что было грехом безнравственности на моей плоти. Для этого мне нужно было погрузить себя в чистые воды, так же как Иисус принял крещение от Иоанна.

Она закрыла глаза, и странное спокойствие отразилось на ее лице.

— И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, — и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение.

Да, я все еще, бл*дь, пялился в изумлении.

Лила раздраженно вздохнула, на мгновение потеряв свое спокойствие.

— От Матфея 3:16-17. Это Писание, Кай. Ты можешь не принимать Писания нашего Господа, но я нет. Мое духовное очищение сегодня было тем, что я была призвана сделать высшей силой: прийти к реке и смыть грех.

Пожав плечами, я сказал:

— Ты говорила с Богом и избавляла себя от порока... — я снова посмотрел на Лилу и дернул подбородком. — Как ты назвала это?

— Грех безнравственного искушения, — ответила она выразительно.

Я низко засвистел и покачал головой с ухмылкой, которая прочно укоренилась на моем лице.

— Да, это жуткое дерьмо, сладкие щечки.

Ее брови сошлись вместе.

— Ты порицаешь меня?

Поднявшись, я смотрел как Лила убирает сухие листья со своего уродливого платья, и сказал:

— Учитывая, что я, нахрен, не знаю, что значит порицать, я чертовски уверен, что мы никогда и не узнаем этого, не так ли, сладкие щечки? Я хочу сказать, я удивлен, что аморальный ублюдок-язычник, как я, прожил так долго, и Бог до сих пор не пульнул молнией, чтобы поджарить мой зад.

Оттолкнувшись от земли, Лила, поджав губки, встала передо мной. Она отрывисто сказала:

— Могу я попросить перестать называть меня... сладкие щечки? Меня зовут Лила.

Шокированный ее смелым сопротивлением, я двинулся вперед, приближаясь к ней. Злость немедленно исчезла с выражения лица Лилы, и она замерла. Когда мы оказались лицом к лицу, Лила покорно опустила голову, и я почувствовал себя настоящей задницей. Сучка была абсолютно трахнута на голову и чертовски напугана. Черт, она даже дрожала.

Вытянув руку, я взял ее в свою. Услышав ее вздох, я все равно потянул ее вперед. Я хотел вернуться в свою комнату, чтобы Тифф и Джулс могли обслужить мой член. Нахождение рядом и сверху этой блондинистой святоши подарило мне адский стояк.

— Пойдем, доставим тебя домой прежде, чем Стикс и Мэй надерут мне зад. У меня уже грохочет в голове из-за «Джека». Если добавить к этому писклявый голос Мэй, то все станет только хуже.