|
Это тоже пригодится для спектакля. Она рассчитывала на время, которое само обо всем позаботится и само – обязательно – предоставит ей случай разыграть историю своей жизни. – Так что там с Гарланом? – стоял на своем Остин. – Да ладно тебе! – уклонилась от ответа Милли. – Не знаю. Джои как будто от него в восторге. А ведь у него ни гроша. Зато Эктон твердо стоит на ногах. Я не могу позволить своей дочери выйти замуж за нищего. Гарлан приходил каждый вечер и вместе с Джоанной пел песни, которые она привезла из Кентукки: «Время, место и девушка», «Девушка из Саскачевана», «Шоколадный солдатик» [16], песни из книг с двухцветными литографиями на обложках, изображавшими мужчин с трубками, принцев на балюстрадах и луну в облаках. Голос у него был звучный, как орган. Очень часто Гарлан засиживался до ужина. Кстати, у него были такие длинные ноги, что все остальное казалось неким декоративным приложением к ним. Алабама придумывала танцы и показывала их Гарлану, аккуратно ступая вокруг ковра. – Он когда-нибудь отправится к себе домой? – каждый раз Остин спрашивал у Милли. – Не понимаю, о чем думает Эктон. Джоанна не должна быть такой безответственной. Гарлан умел добиваться расположения. Но Остина не устраивал его статус. Если бы Джоанна вышла за него замуж, ей пришлось бы начинать с того, с чего начинали Судья и Милли, вот только у Остина не было скаковых лошадей, чтобы поддержать ее в первое время, как это делал отец Милли. – Привет, Алабама. У тебя прелестный нагрудничек. Алабама зарумянилась. Однако старалась не показать, как ей приятно. Насколько ей помнилось, покраснела она тогда впервые; и это было еще одним убедительным доказательством того, что все ее реакции заложены в ней наследственностью – смущение и гордость, и умение с ними справиться. – Это фартук. Мне сшили новое платье, а пришлось помогать на кухне с ужином. И она продемонстрировала восхищенному Гарлану новое саржевое платье. Тот посадил долговязую девочку на колени. Во что бы то ни стало желая продлить разговор о себе, Алабама торопливо продолжала: – У меня есть очень красивое платье для танцев, даже красивее, чем у Джоанны. – Рано тебе ходить на танцы. Ты еще такой ребенок, что мне даже стыдно поцеловать тебя. Алабама была разочарована столь отеческим обращением. Гарлан убрал светлую прядку с ее застывшего лица, на котором мгновенно обозначились геометрически ровные тени и светящиеся выпуклости и отразилась покорность одалиски. Черты этого личика были строгими, как у отца, но чистота мускульных линий выдавала ее совсем еще раннюю юность. Пришел Остин в поисках газеты. – Алабама, ты уже слишком взрослая, чтобы сидеть на коленях у мужчины. – Но, папа, он не мойкавалер! – Добрый вечер, Судья. Судья задумчиво сплюнул в камин, стараясь сдержать раздражение. – Все равно. Ты уже взрослая. – Теперь я всегда буду взрослой? Спихнув Алабаму с колен, Гарлан вскочил. В дверях стояла Джоанна. – Мисс Джои Беггс, – объявил он, – самая красивая девушка нашего города! Джоанна хихикнула как человек, знающий себе цену, но не желающий подчеркивать свое превосходство, щадя чувства окружающих – словно ей всегда было известно, что она краше всех. С завистью Алабама смотрела, как Гарлан подает Джои пальто и по-хозяйски уводит ее из дома. Она рассудительно отмечала, как, доверяя себя мужчине, сестра становится все более нерешительной, более вкрадчивой. Алабаме хотелось оказаться на ее месте. За ужином будет отец. |
