«Его мать была француженкой, знаете ли», — сказал бы он, печально качая головой. Этого было бы достаточно, чтобы вынести Джеку приговор.

Сердце у нее оглушительно стучало. Виски словно сжимал обруч. Как смеет Чемберс просить ее о помощи?

Но когда-то она так сильно любила Джека. Считала чудом, что он попросил ее руки, она ведь всего-навсего дочь викария, который полностью зависел от отца Джека. Она прожила с Джеком одиннадцать месяцев, а следующие три года молилась, чтобы он пришел в себя и вернул ее домой.

Но с тех пор она поумнела. Он не изменил своего отношения к ней. Он не изъявлял намерения просить у нее прощения. У нее не было причин помогать ему.

— Вы в самом деле не знаете, как он оказался здесь? — спросила она.

— Записка, которую он прислал мне, была первым известием от него за два года.

Она кивнула, пытаясь справиться с охватившим ее гневом.

— Что нам делать? — спросил Чемберс, как если бы она уже согласилась помогать ему.

Она не могла. Она уже стояла на самом краю. И она не сможет уйти.

— Снимите с него этот проклятый мундир, — вырвалось у нее.

Неожиданно она оказалась на коленях и дотронулась до щеки Джека. Боже, разве она сможет оживить его?

Она подняла глаза и увидела, что Чемберс стоит и смотрит на нее. Может быть, удивляется ее словам. Ей было не до него. Приложив пальцы к шее Джека, она ощутила пульс.

Слабый, но стабильный. Он жив.

— Снимите мундир с какого-нибудь убитого англичанина, — приказала она. Снова закрыв глаза, на этот раз чтобы быстро испросить прощения за совершаемое кощунство, она настроилась действовать. — Я раздену Джека.

Дрожащими руками она начала расстегивать залитые кровью пуговицы на мундире. Последний раз она расстегивала куртку Джека, когда они лихорадочно раздевались, торопясь прильнуть друг к другу и не обращая внимания на отскакивающие пуговицы и расползающиеся швы. Он был ненасытным. Она была зачарована.

— Раздобудьте куртку с кого-нибудь, кто истекал кровью, — велела она Чемберсу. — Ни у кого не должно возникнуть вопросов относительно его внешнего вида.

По крайней мере ей не придется решать проблему с панталонами: они одинаково серые у англичан и у французов, — но даже замена куртки требовала больших усилий. Джек был тяжелым, как неживой.

Он похудел. Сколько бы она ни старалась вычеркнуть все из памяти, она никогда не сможет забыть его тело. Его тело оставалось крепким, у него были длинные и мускулистые руки и ноги, широкие плечи. Но прекрасно сшитый мундир болтался на когда-то широкой груди, бока панталон были пустыми.

Ей некогда было думать об этом. Как и о том, что если этот мундир шился по нему, то он в то время весил фунтов на двадцать больше.

— При нем был ранец, — шепотом произнес Чемберс в двух шагах от нее. — Прежде чем отправиться за вами, я сложил туда его личные вещи и спрятал под ним.

Оливия перевернула Джека и вытащила ранец.

— Вы смотрели, что в нем было?

— Нет. Это не мое дело.

Оливия повесила ранец на плечо, спрятав под фартук. Она займется им позже, когда будет время.

— Миледи…

— Все, — вырвалось у нее, а руки продолжали держать до боли знакомое тело. — Я сама вишу на волоске. Одно упоминание о графине Грейсчерч — и даже герцогиня Мертер будет вынуждена указать мне на дверь. Может быть, вы этого и хотите, но ведь это не поможет Джеку.

Чемберс замер в нескольких шагах от нее, в руках у него был залитый кровью мундир гвардейца и офицерский кушак.