— Меня совершенно не тянет работать на вашего Ленина, Мойзес! Вы, надеюсь, понимаете причины?

— Я имел в виду наше с вами руководство! Вы монархист и сибиряк, я коммунист и русский…

— Хм. Думаю, у вас совсем другая национальность!

— Я не иудей, как вы считаете. Да и в руководстве нашей партии нет иудеев, хотя евреев достаточно, даже много. Если судить по введенной раньше, при царе, процентной норме для нас. Вы же советских людей национальностью не измеряли. Ведь так?

— Поддели вы меня, товарищ Мойзес. Ну что могу сказать?! Тогда мы с вами сможем договориться, если только те, кто вас послал, имеют определенные возможности и реальную власть.

— Дзержинский вас устроит, Константин Иванович? Надеюсь, вы понимаете, кто он такой?

— Более чем, Лев Маркович.

— У нас очень мало времени. Вас ждет товарищ Троцкий через два часа, а потому…

— Поляки Киев взяли?! Ведь так? Уж больно резко ваш нарком по военным делам реагировал.

— Не буду скрывать — еще позавчера. В Подолии наши части держатся, а вот на Западном направлении в самое ближайшее время начнется мощное наступление поляков на Смоленск — они желают выйти на Днепр по всему его протяжению.

— Хреновы ваши дела, скажу честно и откровенно. Тем более что главные силы Красной армии прикованы к нам. Вы лишены хлеба, осенью начнется голод…

— Вы хотите показать мне ту задницу, в которую угодили большевики? Зря стараетесь, мы ее и так видим!

— Нисколько! Я хочу договориться с вами о том, чтобы все противоборствующие стороны вылезли из нее и занялись каждый своим делом. И хватит нам лить русскую кровь. Ни вы, ни мы от этого ничего не выигрываем. Так что, товарищ Мойзес, и красным и белым пора заниматься другими делами. Совсем другими…

— И какими же?

— Хотите откровенность? — Арчегов усмехнулся и потянулся за очередной папиросой. — Большевизм победить нельзя. Я имею в виду военным путем. Да вы это знаете, Яковлев не мог такое не написать…

Константин пожал плечами, хотя внутри все кипело — ушлому каторжнику–губернатору в свое время он гнал откровенную «дезу», где относительно истинной была только его собственная биография, но и та порядком подкорректированная.

— С интересом прочитал. Очень занятны…

— Тем паче. И знаете, кто я и с какого времени попал сюда. Скажу откровенно, мне бы самому хотелось прочитать, что там наш министр внутренних дел вам намастрячил, до жути интересно.

— Я передам вам записи, Константин Иванович!

— Даже так? К чему такая любезность? Надеюсь, что дадите мне подлинник, а не квинтэссенцию?

— Конечно, зачем нам в малости обманывать друг друга…

— А в большем можно?

— Так это политика. Но и она может быть честной, если договаривающимся сторонам она выгодна.

— Согласен, Лев Маркович. А потому беру быка за рога, нам нельзя терять времени, а ваш Троцкий откровенно «валяет Ваньку», одно по одному талдычит, будто патефон заевший. Надоело до жути, оскомину набило. Может, как–нибудь сменить пластинку?

— Я внимательно вас слушаю, Константин Иванович!

— Мы должны заключить с вами не очередное перемирие, а долгий и взаимовыгодный мир на условиях равного партнерства, скажем так. А сейчас давайте обсудим способы его воплощения…

Москва

— Вы, кстати, с заимодавцами дело имели?

— Приходилось в молодости, и весьма часто, Константин Иванович.