— Представьте себе, что в бараке живут два родных брата с многочисленными семействами, что люто враждуют друг с другом. До смертоубийства дело доходит. А тут еще раздел отцовского наследства происходит, барак–то этот не на них ведь записан.

— Такое сплошь и рядом происходит. Дело насквозь житейское, обыденное и привычное, — Мойзес хмыкнул, но смотрел цепко, внимательно.

И Арчегов заговорил дальше, усмехнувшись:

— Так вот. Во время одной из склок приходит заимодавец, трясет папашиными расписками, требует своей доли. Но тут один из братцев ему сразу в рыло и орет, что долги эти признавать не будет! И пошла между ними драка, смертно друг друга душат. И что тут делать прикажите второму брату, что тоже в долгах, как в шелках?

— Если заимодавец ему простит долг за спасение от смерти, то брата по затылку лучше шарахнуть чем–нибудь тяжелым!

— В такой ситуации ростовщик что угодно пообещает, вот только долги прощать не будет. Расписки и векселя от горемычного семейства у него самые прибыльные, доход такой получает, что мама не горюй! Так что братца молодцу бить незачем. Ничего ровным счетом не решает, только хуже делает. Не прибыль тогда будет, а сплошной убыток.

— Это почему же?

— Да потому что и братины долги выплачивать придется. Выгоды никакой не просматривается!

— В комнате запереться и ждать, чем дело закончится?

— А смысл? — Арчегов хмыкнул.

— Помочь тогда придушить?

— Совершенно в точку попали. Только не одного его, а всех сразу. Одного прибить мало, векселя–то еще у трех ростовщиков осели. Да и это убийством считаться будет. А вот если всех сразу, до одной кучи? Чтоб никаких кредиторов не осталось?!

— Тогда это будет называться не убийством, а мировой революцией. Я вас правильно понял, Константин Иванович?

— Совершенно верно, Лев Маркович. Нужно только договориться о взаимных гарантиях, чтоб и вам, и нам на душе спокойнее было. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

— Конечно, — безмятежно ответил Мойзес, только светящийся нехорошим блеском глаз выдавал его лихорадочное состояние, да и пальцы рук непроизвольно сжались в кулак.

— Только давайте сразу определимся, без обиняков. Нападать на вас мы, то есть сибиряки, не собираемся. Даже если Урал и захватим, то вы нас оттуда скоро вышибите, легко перебросив на Восточный фронт вдвое больше дивизий, чем у нас…

— А что нам помешает договориться с поляками и обрушиться на вас всеми силами?

— Больше двух десятков дивизий вы не сможете задействовать. Никак! Переброска больших сил чрезвычайно затруднительна, железная дорога еле функционирует. Как будете питать операцию в глубину? Тем более что мы выставим, в случае вашей агрессии, такую же по численности армию и легко вышвырнем вас обратно.

— Вы считаете десять своих дивизий равными нашим двадцати? Или даже тридцати?

— Три десятка вы никак не перебросите, пупок развяжется. А два десятка наших дивизий будут легко громить ваши. Причем мы даже мобилизации объявлять не станем. Я думаю, Сахалин стоит возможности скорейшего удвоения нашей армии…

— Вот оно что, — после долгой паузы отозвался Мойзес. — То–то Вологодский так яростно открещивался от наличия у вас военной конвенции с японцами. Ну что ж, тогда это совершенно меняет дело. Нам теперь следует договориться, благо внесена определенная ясность. Каковы будут ваши предложения, господин генерал?

— До предложений мы дойдем, Лев Маркович. Вначале требования, от которых мы не отступимся ни при каком раскладе. Во–первых, в течение июня вы отводите свои войска из западной части Сибири.