— Я вас понял, Константин Иванович, — тихо отозвался Троцкий после долгой паузы, а стекла очков победно сверкнули.

— Тяжело нападать на спину врага, когда сам стоишь к нему спиной и далеко. Ведь так, господин генерал?!

Порт Байкал

— Вы осознаете, Николай Георгиевич, что вы совершили?

Контр–адмирал Смирнов уставился тяжелым взглядом в побледневшее лицо командующего Байкальской флотилией. Капитан первого ранга Фомин не дрогнул, смотрел прямо, ноздри раздувались от сдерживаемого гнева.

Он прочитал радиограммы военного министра, благо шифровальщики под рукой были, и понял все. Все несуразности минувших дней перестали мелькать перед глазами и сложились в понятную мозаику.

— Я, ваше превосходительство, давал присягу монарху и России и отступать от нее не намерен! Как и другие офицеры, я не желаю расчленения державы на лоскутные псевдогосударства!

— Вы хотите сказать, что присяга, которую вы дали Сибирскому правительству и народу, считается недействительной?

— Нет, я так не говорил. Но в присяге говорится еще о монархе и России. Ведь так, господин адмирал?

— Да, это так! — глухим голосом отозвался Смирнов.

Раньше он бы сам был на стороне Фомина, но не станешь же объяснять всем и каждому то главное, потаенное, о чем во весь голос не объявишь. А потому такие заговоры неизбежны, и хуже того, всегда в них вовлекаются честные офицеры. И сейчас он сам должен сделать свой выбор.

— Я понимаю вас! Но давайте посмотрим на это дело иначе. Завтра вы возьмете власть в Иркутске и принудите Сибирское правительство отказаться не только от независимости, но и от автономии. В пользу самодержавия! Завтра, завтра, Николай Георгиевич, у нас верная информация. А вы предполагаете, какие последствия возможны от вашего шага?

— Единая и неделимая Великая Россия! Большевики на ладан дышат, и мы их добьем в течение года! А вы с этими изуверами договариваетесь, Родиной торгуете, адмирал!

— Я бы на вашем месте не торопился бросать оскорбления, господин капитан первого ранга. Но то, что вы желаете сотворить в Иркутске, называется не спасением России, а предательством…

— Я не признаю бело–зеленую тряпку, а потому…

— Прошу слушать не перебивая, как я вас выслушал! Я управляю морским ведомством, а не вы. И пока несу ответственность за флот. А перебивать старшего по чину и есть большевизм, против которого вы так рьяно выступаете! Вот так!

— Прошу простить меня за несдержанность, господин контр–адмирал. Но только за это!

— Буду с вами откровенным! Пять месяцев тому назад я сам думал так же, как и вы. Но сейчас изменил свои взгляды. Во–первых: население неоднородно, многие поддерживают идею монархии, но среди них есть и те, что отнюдь не отождествляют ее с самодержавием. Значительная масса обывателей не разделяет ваши взгляды на будущее, вернее, прошлое устройство. Много и тех, кто является противниками монархии, есть и «областники», что заняли большинство мест в Народном собрании. И как вы их всех убеждать в своей правоте будете — порками и расстрелами?! Так мы это проходили, и в ответ получили такой всплеск партизанщины, от которой до сих пор спокойно жить не можем!

Смирнов вздохнул, перебарывая гнев. Фомин молчал, угрюмо взирая на разъяренного адмирала.

— Нынешняя форма устройства устраивает если не всех, то подавляющее большинство населения. За исключением «покрасневших», понятное дело.