|
К черту кодекс, к черту честь, будь проклята эта узда - девочка моя, мальчик мой... - Княже, круто стало! Спеши сам на берег, там челн малый спрятан, на человека единого... - Ты что, в голову язвен есть?! Молчи, коль умом скорбный, молчи, зарублю! Была, была надежда - не трогают иной раз степняки женщин с детьми, не из милосердия, конечно же, просто незачем им это. И тогда - даже не рабство, а вольная и равная для всех из-за своей примитивности жизнь в кочевом племени. Жизнь тяжелая, обычно и недолгая, но... Давай же, выезжай еще раз, меткий лучник, постарайся убить меня - ведь именно это главная твоя цель, не женщины-дети, те две стрелы ты просто так, от злобы своей, пустил раньше времени, вполне мог бы и потом, когда закроются уже мои глаза... значит, постарайся меня убить, а для этого подскачи как можно ближе, ведь ты уже понял, что издали мой доспех стрела не пробивает (не пробьет и в упор, но тебе незачем это знать). Ну, подскачи, ты ведь так уверен в точности своего прицела. А тогда - если повезет, я возьму тебя живым и уж будь спокоен: даже за оставшиеся мне минуты выведаю, кто тебя послал - хотя не добраться мне теперь до него, пославшего... - Кона-аз! Ходи сюда, коназ! Дождался. Благосклонна ко мне судьба на прощание. Даже битва приутихла - многие с обеих сторон следят, как мы медленно съезжаемся в опустевшем вдруг поле. - А вот это тебе, коназ! Прими, коназ, дар сыновий, дар сына твоего третьего - прими, коназ! И тут понял я все, вмиг понял и послал вперед скакуна, а печенег высоко вскинул лук, лицо целью избрав (ничего, я весь закрыт, не в глаз же он попадет) - и не было звонкого удара о железную маску, лишь туго всплеснул разрываемый воздух на локоть в сторону от моего шлема. Потому что приземистый конек под печенегом вдруг резко прянул, едва не вышвырнув его из седла (уронил оружие, повис на конской шее, за гриву держится), брыкаясь как безумный, понесся куда-то. В крупе у него, прямо над репицей хвоста, трепещет оперенное древко. Кто стрелял? Есть у нас еще сколько-то лучников, но они могут разить только спереди. Выходит, кто-то из войска Кури-хакана?! Сгустившаяся конная масса выдавила каплю: прямо на меня, не остерегаясь, выезжает еще один печенег на гнедой лошадке. Что-то в нем не так... Вот оно - лук он держит зеркально, в правой. Левша? Ну и что? Лица не разглядеть пока, но он все ближе, ближе... Да! "Не знаю - наверно, конями загородим, ты уж не сопротивляйся..." Я-то сопротивляться не буду, но вот уже мои кмети мчат сюда во весь опор, с ними как? Ох, раньше бы, раньше, друзья-современники! А сейчас впору и вовсе швырнуть вам гривну, а самому остаться, незачем мне это все... Однако что-то никто не спешит меня загораживать, да и невозможно это при таком раскладе. Всадник на гнедой лошади левой рукой оттянул тетиву. - Андрей! - только и успеваю крикнуть я.
* * * Сквозь броню и одежду в живот, под нижние ребра вошла стрела. Боль, боль, уже не души, а тела - неизвестно, какая страшнее. Князь не успел упасть - кто-то подхватил его сзади, сам спешился и мягко опустил скорченное болью тело на примятый ковыль. Взвыли кочевники, кидаясь вперед, но с такой яростью ударили по ним верхоконные, так грозно тронулась с места пешая дружина, выставив копья на укол (случилось это ближе к строю, чем к печенегам) - что те смутились, придержали атаку. Тот, кто уберег князя от падения, склонился над ним, осматривая набрюшную пластину панциря - женский лик в кайме волос - щупалец. Потянул было стрелу, торчавшую из глазницы этого лика, но она не подалась. Второй раз и пробовать не стал: удастся ее извлеч, нет ли - все равно... Ухом прильнул к губам лежащего, ловя последний шепот. Не расслышав, сорвал с головы шлем (с его головы, не со своей, сам он еще из боя не вышел) - ...Сын мой, друг мой...- только и смог разобрать. - К шатрам его отнесите - крикнул подоспевшим отрокам. Лошадь князя стояла на месте, не убегая. Хороший конь, смирный и резвый, у магометан отбит. - Жди меня, родич! И вскочил в золоченое седло. |
