тельстве…- Дарю.

    – Мне?

    – Тебе-тебе,- заверил я обескураженную нечисть.

    – Скажи спасибо,- подсказал ангел.

    – Спасибо,- послушно повторил черт, по растерянности даже не сообразив, что произнес кощунственное для любого выходца из ада слово. И ничего – не разорвало, даже рога не отпали…

    – Прошу к столу,- пригласил я.

    – Но…

    – Давайте-давайте,- настойчиво повторил я.

    – Только предупреди того, в рясе, чтоб не размахивал руками,- попросил черт.

    И грянул пир на весь мир.

    Мое возвращение встретили громкими овациями типа «Горько!».

    Глас народа, как говорят демократы (вот бы и делали то, что говорят) – ну да здесь их, слава богу, пока не завелось,- указание к действию.

    Уста ее такие сочные и жгучие… Бездонна синь искристых глаз. А это хриплое дыхание?

    Пьянит покрепче хмеля, вернее пленяет, как аркан – но это не неволя, не плен и не дурман… ЛЮБОВЬ.

    Как странно испытать то, о чем, казалось, знаю на свете больше всех. Не раз, не два – миллионы! – я слышал, как шептали те, в чьи сердца, без промаха пронзив, моя стрела попала. Но чувствовать самому – совеем иное. В слова едва ли облачишь дрожанье струн, в душе сокрытых…

    – Горько!!!

    Ну вот. Даже вставать не придется, поскольку к выполнению предьщущего требования собравшихся мы отнеслись очень серьезно, и один поцелуй плавно перетек в другой.

    – Эй, тряхнем-ка стариной.- Ударив оземь шапкой, вскакивает с лавки Владимир Красное Солнышко. И пускается в пляс. Бьет в бубен Дид, увлеченно притопывая ногой. Люцифер, галантно щелкнув каблуками, пригласил на танец Ладу.

    – С удовольствием,- ответила она и взяла протянутую руку.

    Ударили об пол каблучки, затрепетали от порывов ветра свечи. Все пляшут кто во что горазд. Владимир князь выкаблучивает гопака, падший ангел кружит Ладу в вальсе. Баба Яга дает джигу, Эй с Дидилией вышагивают смутное подобие Мерлезонского балета.

    – Танцуют все! – громогласно объявил Добрыня Ни

    китич и поднялся со скамьи.

    Сидящий под прикрытием его мощного корпуса черт лишь ойкнул, выронив пустой кубок. А осенивший знамением очередного перепела отец Дормидонт, обретающийся на дальнем конце этой лавки, с обиженным кряканьем очутился на полу, перевесив невезучую нечисть. Поднявшись при помощи Добрыни, осознавшего свою промашку, святой отец уже было собрался отчитать не дальновидного богатыря, но в этот миг его взор упал на раскачивающийся из стороны в сторону хвост черта. И отец Дормидонт Ополинариевич громогласно рассмеялся, размазывая слезы по щекам и испытывая нескрываемое чувство удовлетворения от победы над нечистым.

    Застрявший в потолке рогами черт скривился и жалобно попросил вернуть его на грешную землю. Перевернувшаяся лавка подбросила его, словно мощная катапульта.

    Не прекращая смеяться, святой отец ухватил черта за хвост повыше кисточки и дернул. Словно спустил воду из бочка.

    – А-а-а!!!

    Шлеп!

    – Спасибо! – обвиснув в поповских руках, прошептал черт, дико вращая глазами.

    – На все… – поднял было руку отец Дормидонт, но потом сообразил, чем для нечистого обернется наложенный крест, и сменил тему: – А что это у тебя на лбу?

    – И правда,- поинтересовался я.