Он закурил, включил вытяжную вентиляцию и неторопливо прошелся вдоль верстаков, разглядывая зажатые в тисках заготовки молотков. Процентов двадцать были испорчены безнадежно; пара-тройка заготовок обещала действительно превратиться в молотки, которыми можно пользоваться, не опасаясь изувечить себя и окружающих, а основная масса, как обычно, находилась на той стадии обработки, которая исключала вероятность завершения работы до истечения отведенного на нее программой времени. Жуков зевнул и мысленно пожал плечами: какая разница? Во-первых, эти молотки никому не нужны, а во-вторых, в наше время их никто не делает вручную, сверля в чугунной болванке отверстия и час за часом шаркая по железу напильником. Да и кто сегодня пользуется напильником? То-то, что практически никто. А значит, цель занятия — научить пацанов держать напильник в руках — автоматически превращается в бессмыслицу. Как, собственно, и вся работа учителя труда Валерия Павловича Жукова…
Он отвернул кран жестяного рукомойника и сунул окурок под струю. Бычок коротко зашипел, вода унесла пепел в окаймленное рыжим пятном ржавчины отверстие стока. Жуков бросил размокший окурок в урну и легонько попинал ее носком ботинка, скрывая следы преступления. От тряски лежавшие в урне металлические опилки, стружка, обрывки замасленной ветоши и прочий мелкий мусор сместились, похоронив под собой улику, которая обесценивала проводимую Жуковым среди шестиклассников антиникотиновую агитацию. Покончив с заметанием следов, он уперся ладонями в край верстака, оторвал подошвы от пола и из этого положения неторопливо, со вкусом сделал стойку на руках. Пару раз отжавшись, он ловко соскочил с верстака на пол, сполоснул руки под краном, а потом, принюхавшись и придя к выводу, что мощная вентиляционная система уже вытянула из мастерской остатки табачного дыма, выключил ее. Вой электродвигателя и гудение воздуха в жестяном коробе смолкли, и Жуков услышал доносящееся из ящика учительского стола придушенное жужжание поставленного в режим вибрации мобильного телефона.
Он недовольно поморщился. Ему звонили часто. Обходительный молодой мужчина с умными руками, светлой головой, приятной наружностью и массой других положительных качеств, особенно если он холост и вынужден зарабатывать на хлеб с маслом в поте лица своего, как правило, пользуется большой популярностью как у одиноких женщин, которым надо забить гвоздь или прочистить засорившуюся раковину, так и у мужчин, неспособных или считающих ниже своего достоинства делать некоторые вещи своими руками. Он понимал, что морщится напрасно: в конце концов, это его хлеб, его заработок, который сам просится в карман. Но у каждого человека бывают дни, когда ничто не мило и хочется только одного: чтобы его оставили в покое и не вспоминали о его существовании до тех пор, пока он сам не соскучится по человеческому общению.
Жуков взял в руки сначала себя, а потом и телефон. Телефон был из самых новых, дорогой, престижный. Валерий знал, что эта игрушка ему, скромному учителю труда из небогатой общеобразовательной школы, не по чину, но иногда позволял себе маленькие приятные мелочи наподобие вот этого телефона или позолоченной зажигалки. Окружающие расценивали это как безобидное чудачество, к которому следует относиться снисходительно: мужчина, даже если он всего лишь «трудовик» — тоже человек, ему тоже хочется как-то украсить свою серенькую никчемную жизнь, а заодно продемонстрировать всем, что и он не лыком шит. Думать так никому не запрещается; кроме того, во многом те, кто так думал, были правы. В конце концов, покупать вещи, без которых вполне можешь обойтись, — это ли не чудачество?
Телефон, вопреки тайной надежде Жукова, продолжал звонить. Видневшийся на освещенном дисплее номер Валерий видел впервые в жизни, но в этом как раз не было ничего удивительного: ему часто звонили посторонние люди, которым его рекомендовали знакомые. В девяноста девяти случаях из ста такие звонки означали приработок — когда копеечный, когда покрупнее; оставшийся процент приходился на ошибочные вызовы. |