Я оделся, проследовал пустым коридором в холл, чтобы оставить ключ, но… Фултон так и не ложился. Он сидел перед телевизором в задней комнате и высунул голову, заслышав мои шаги. Странно он выглядел. Не то поддал, не то накурился. Или что-то его безмерно поразило.

— Не спится, док?

— Не хотел шуметь среди ночи, но надо поторапливаться. Спасибо за гостеприимство.

— Что ж тут объяснять. Всего наилучшего. Желаю добраться до зари.

— Тоже надеюсь.

— Мне от экрана не оторваться.

Я вдруг перестал понимать, о чём он.

— Звук я убавил, чтоб не разбудить Джоди. О Джоди я не говорил? Дочка. Ей десять. Мать её живёт в Ла-Холла с мужиком, который мебель чинит. Летом Джоди живёт у меня. В глуши, в пустыне. Ужас, как считают некоторые.

Я не знал, как реагировать.

— Не хочу её будить. — На лице его вдруг появилось сомнение. — А может, стоило бы? Или пусть спит, пока может… Или надо всё же разбудить… Ведь она их никогда не видела, а ей уже десять. Наверное, последний шанс.

— Прошу прощения, я не понимаю…

— Они сильно изменились. Не такими я их помню. Я, конечно, не знаток, но раньше здесь… Ночь научит в них разбираться.

— В чём?

Он поднял брови:

— В звёздах.

Мы вышли во двор, к пустому бассейну. Водой его не заполняли уже давно. Дно покрывала рябь надутого туда песка, стенки разукрасили какие-то любители увековечиваться на всех доступных поверхностях. Ветер трепал звякавшую о металлическую сетку табличку с предупреждением об отсутствии при бассейне штатного спасателя. Тёплый восточный ветер. Звёзды.

— Видишь? Совсем другие. Старых созвездий как не бывало. Как будто кто-то всё перемешал… рассыпал.

Несколько миллиардов лет рассыпали звёзды. Всё стареет, даже небо. Всё устремилось к максимуму энтропии, к хаосу, к беспорядку. Три миллиарда последних лет нашу галактику трясли какие-то неведомые силы, смешали её содержимое со звёздами меньшей спутниковой галактики М41 (по старым каталогам). Как будто в небе хозяйничала бесцеремонная лапа времени.

— Что, проняло тебя, доктор Дюпре? Может, присядешь?

Да, он прав. Ноги не держали. Не отрывая взгляда от неба, я сел на резину, покрывающую край бассейна, свесил ноги к мелкому концу его «лягушатника».

Небо. Никогда я ещё не видел его столь прекрасным. И столь устрашающим.

— Скоро рассвет, — печально произнёс Фултон.

Здесь. Но над Атлантикой солнце уже выглянуло из-за горизонта. Но сказать об этом я не успел. Из тени у двери послышался тонкий голосок.

— Пап, я тебя слышу. — Джоди проснулась. Она нерешительно подходила ближе. Белая пижама, незашнурованные кроссовки. Широкое, не красивое, но симпатичное личико с заспанными глазами.

— Иди сюда, не бойся. Влезай ко мне на плечи, посмотри на небо. — Фултон усадил дочурку себе на шею и замер, придерживая её за лодыжки, приблизив к звёздам.

— Видишь? Сегодня далеко видно, Джоди. Очень далеко, до конца чего угодно. До конца всего.

Он улыбался, хотя по щекам его катились слёзы.

Я вернулся, чтобы послушать новости. Фултон сказал, что на кабельных каналах вещание круглосуточное. Мерцание прекратилось час назад. Просто исчезло, прихватив с собою Спин-оболочку. Как «Спин» начался, так и завершился, без фанфар, без шума, если не считать необъяснимых радиошумов, доносящихся с освещённой Солнцем стороны планеты.

Солнце.

Три с лишним миллиарда лет назад оно исчезло за оболочкой «Спина».