Его сообщение, надо думать, привлечет  к  Тодду  внимание  полиции... хотя они и так не обошли  его  вниманием.  Теперь  это  яснее  ясного.  До сегодняшнего  дня  он  словно  летел  себе  на  воздушном  шаре,  беспечно поглядывая вниз, но вдруг оболочку пробила стальная стрела,  и  теперь  он неотвратимо падает. Главная его промашка - телефонные звонки. Ах, как  они его взяли на живца. Да чего там взяли - сам  набросился.  Точно, звонили. Один-два раза в неделю. Денкер говорил с ними  по-немецки.  Сказал  и  при этом подумал: путь побегают с высунутыми языками по всему югу  Калифорнии, пусть поищут недобитых нацистов. Как я их! Одного не учел - на  телефонном узле они уже могли это  проверить.  Он,  правда,  не  уверен  в  том,  что телефонный узел регистрирует все звонки, но... взгляд у  этой  ищейки  был какой-то подозрительный... Потом письмо. Зачем-то ляпнул, что в дом  никто не мог залезть. Этот тип наверняка подумал: знать это  может  только  тот, кто сам туда залезал... что он, кстати, и делал, три раза: первый -  чтобы забрать письмо, и еще два - проверить, не осталось ли чего такого...  Нет, не осталось. Эсэсовская форма исчезла. Четыре года как-никак  прошло  -  в какой-то момент  Дюссандер,  видимо,  смекнул,  что  лучше  будет  от  нее избавиться.

     Тодд перевел взгляд с газетной вырезки на Калошу Эда, но тот  смотрел куда-то в сторону, на улицу, как  будто  там  могло  произойти  что-нибудь необычное.

     Этот тип, конечно, может его подозревать в чем-то, но  из  подозрений шубы не сошьешь. Разве что всплывет  нечто  такое,  что  связывало  его  и старика одной ниточкой.

     Теперь всплывет, будь уверен. Потому что есть Калоша Эд. Стоит  рядом - дурак в своих дурацких кедах. И зачем такой дурак живет на  свете?  Тодд потянулся к "винчестеру".

     Калоша Эд и есть для них то самое недостающее звено. Все ясно, скажут они, старик и мальчик были сообщниками. И что тогда? Тогда суд. Отец, само собой,  наймет  лучших  адвокатов,  и   те,   естественно,   помогут   ему выкрутиться. Улики-то все  больше  косвенные.  К  тому  же  он  произведет благоприятное впечатление на присяжных. Но что толку, если  на  дальнейшей жизни можно будет поставить крест. Газетчики разденут его и бросят у  всех на виду - точь-в-точь как Дюссандер своих жертв в Патэне.

     - Человек, изображенный на  этом  снимке,  однажды  переступил  порог моего кабинета, - вдруг заговорил Эдвард Фрэнч, поворачиваясь к Тодду, - и назвался твоим дедушкой. Сейчас выясняется, что  это  давно  разыскиваемый военный преступник.

     - Да, - согласился Тодд. Его лицо ничего не выражало. Это  было  лицо манекена.

     - Как это могло произойти? - Вероятно, Эдвард Фрэнч рассчитывал,  что его вопрос будет  подобен  громовому  раскату,  однако  в  нем  прозвучала растерянность и еще обида, обида человека, которого ни за что ни  про  что обманули. - Я тебя спрашиваю, Тодд.

     - Сначала одно, потом другое, - сказал Тодд, поднимая "винчестер".