А на острове, где был порт, настала ранняя ночь, и люди со всех концов острова собирались туда, где были друзья, свет и прозрачный звон, летящий от звезд. Других звуков почти не было: остров находился вдалеке от тех людных берегов, где порой сама земля содрогалась от мощных движений машин и сдержанного гула титанических плазмоцентралей.

Люди входили, улыбаясь и раздавая слова привета. Они пришли, чтобы после работы отдохнуть.

Кедрин взглянул: женщина и человек с каменным лицом все еще сидели на месте и так же негромко разговаривали, и это почему-то успокоило Кедрина. Он снова перевел взгляд на то место площадки, где был вход.

Люди все шли. Уже все места были заняты, и только к столику, за которым сидел Кедрин, не подошел еще никто. Не было принято нарушать покой человека, ушедшего в свои мысли, а Кедрин со стороны казался именно таким.

На самом же деле он не мыслил и даже не размышлял, потому что размышлять означает все-таки делать усилие, всесторонне обдумывая какую-то проблему. Кедрин же не делал усилий.

Он просто чувствовал, что чего-то не хватает. Хотелось чего-то другого, неясного: какого-то движения, чего-то неизведанного, незнакомого.

Он начал настраивать себя на прогулку. В теплой темноте, по влажному песку. Броситься в светящуюся воду. Плыть далеко-далеко. Лежать на воде. Нырнуть глубоко — насколько хватит дыхания. Смотреть на длинные, мерцающие тела рыб. Смотреть на звезды и их отражение в воде. И не думать. И не вспоминать.

Он уже совсем было встал. Потом снова взглянул на женщину и остался.

Он уйдет, а они останутся здесь. Потом они уйдут вдвоем, и он не будет знать куда. А если бы даже и знал… Ему не хотелось, чтобы они ушли вдвоем, хотя он и не видел, как сможет помешать этому.

Может быть, просто пригласить ее купаться? Всякий волен в своем выборе, и она тоже. К тому же может статься, это просто ее знакомый? Женщины не любят сидеть за столиком одни или с незнакомыми. Так оно идет с древности. Значит, можно подойти?

«Не подойдешь, — сказал он себе. — И никуда не уйдешь. Будешь сидеть здесь, и смотреть на них, и думать, что ты умеешь рисковать только в построении гипотез…»

Он опустил голову. Затем поднял ее, почувствовав на себе чей-то взгляд.

IV

На орбите Трансцербера «Гончий пес» сделал очередной поворот — и вот на экранах приборов взвиваются крутые пики. Наконец-то!.. Если это не Трансцербер, то что же? Приверженцы Герна врастают в окуляры. Противники тоже. Шуршат самописцы. Автоматы держат курс, словно по линейке. Пилоты засели за вычислители и уточняют положение Трансцербера и его орбиту, которая, кажется, все-таки существует.

Капитан Лобов советуется с инженером Риекстом: идти ли на сближение с телом, называемым «Трансцербер», или, наоборот, уходить от него, но с таким расчетом, чтобы он постепенно догонял. С точки зрения астронавигации предпочтительнее второй способ, с точки зрения исследования — первый. С точки зрения инженера Риекста предпочтительней второй способ: точка зрения инженера — это точка зрения двигателей. Капитану Лобову в общем, все равно, но он склоняется к первому способу и выбирает второй: капитан Лобов не всегда доверяет своей интуиции и всегда — расчету.

Разворот на сто восемьдесят градусов. Перед капитаном вырастают негодующие исследователи…

Кедрин поднял голову. Три человека стояли у входа на площадку и смотрели на его столик — единственный свободный. Они были одеты, как все, и в то же время не так.