И вдруг… А почему, собственно, вдруг? А может именно та луговая тропинка подвела меня к этому видению: ресторанчик в Софии… Именно там около года назад мы обедали вместе с Аввакумом. Эго воспоминание всплыло неожиданно, но было таким приятным, что я не смог удержаться от улыбки. Я бы сказал, от глупой улыбки. Представляете, сидит в темноте уважаемый человек, ветеринарный врач большого района, и ни с того ни с сего улыбается сам себе.

Воспоминание об этом ресторанчике не имело причинной связи. Я противник выпивки и посещения заведений подобного рода не задерживаются в моей памяти. А вот об Аввакуме, признаюсь, не забывал никогда. Стоило только выйти на дорогу в Момчилово вдоль Змеицы, и мне казалось, что среди скал мелькает его длинная сутуловатая фигура. В Илчовой харчевне каждая вещь напоминала об Аввакуме, о его знаменитом момчиловском деле. От одного только вида Даудовой овчарни сжималось сердце. Ведь сюда привез Аввакум свою любимую и толкнул ее в объятия смерти. Все здесь дышало его славой. Здесь мы впервые встретились, здесь зародилась наша дружба, если, конечно, можно говорить о дружбе между гением и его немым почитателем…

Небесный поток накатывал неумолимыми валами, в дымоходе завывал ветер, дождевые капли шипели, падая на догорающие поленья, жалобно скрипела дверь… Миленькая картинка, не правда ли? А я сидел у очага и думал — об Аввакуме, о себе самом, о той пропасти…. Стоп! А почему, собственно, пропасти? Почему пропасти? Ведь до Софии рукой подать!

Дождливая ночь уже не казалась мне прелюдией к бесконечному одиночеству. Я подбросил в огонь хворосту. Вспыхнуло веселое пламя. Подлил керосина в лампу, и она засияла в золотистом ореоле. Ветер радостно пел в трубе, а дверь добродушно спорила о чем-то со своими ржавыми петлями.

Я вытащил из-под кровати чемодан и начал собираться.

Ничего не поделаешь, думал я, придется моей голубоглазой приятельнице завтра лить слезы. Ну да и поделом…

2

Целый час под горячим душем привел меня в состояние близкое к эйфории. Я похлопывал себя по бокам и весело посвистывал. Я радовался всему — зеркалу, блестящим никелированным кранам, стеклянной полочке, на которой лежала мыльница. Так может радоваться только тот, кто прожил больше года среди дремучих лесов, где-то в тридесятом царстве. Правда, и у нас можно найти местечко для купания. Как правило, я выбираю места поглубже в ручьях возле села, встаю на колени и плещусь, сколько душе угодно. Это тоже довольно приятно, хотя порой и загребаешь вместе со водой песок и водоросли. Здесь же под краном с горячей и холодной водой не нужно было становиться на колени. Да и вода почище — прозрачная, как слеза.

Выйдя из отеля, я взял такси.

— Улица Латина, — сказал шоферу, и из чувства симпатии к этому человеку решил подробно объяснить, где находится эта улица и как туда проехать, но тот, видимо, был не в духе и лишь досадливо отмахнулся.

«Ну что ж, — подумал я, — плутай себе на здоровье, а вот когда потеряешь всякую надежду найти эту улицу и извинишься, тогда я напомню, что за все блуждания платить придется мне. И за твое настроение тоже».

Но, в общем все это пустяки — я чувствовал себя отлично. У меня были деньги, куча свободного времени, а все хлопоты и заботы остались далеко позади.

— Притормозите. Тут продают как раз те сигареты, которые я люблю.

В действительности же я лишь изредка выкуривал одну-две сигареты. Но было приятно зайти в роскошный фирменный магазин, поглазеть на витрины. В газетном киоске у подъезда отеля купил «Юманите». По правде сказать, у меня всегда были нелады с французским.