— Ой, ой, как ты нас напугала! — в унисон взвыли Тернеры.

— Это вы пугаете человека. И не меня, а Монни. Оставьте ее в покое, ладно? Вы ничего об этом деле не знаете, так что заткнитесь.

— Это мы-то не знаем? — возмутился Гэрри.

Подошел Джимми и встал рядом с Одеттой.

— Надеюсь, у тебя все нормально, дорогая? — Его громыхающий голос на мгновение перекрыл все звуки и заставил Гэрри попятиться. Все остальные Тернеры тоже притихли. Все, за исключением Лайэма.

— Это ты ничего не знаешь об этом деле, Одди, — пробормотал он, делая вид, что не замечает Джимми. — Так что заткнуться следовало бы тебе. Что это ты тут распоряжаешься, а? Ты за кого вообще себя принимаешь? За большого босса? В таком случае рекомендую тебе посмотреть на себя в зеркало. С этой клоунской прической ты смахиваешь на идиотку. А этот здоровенный парень, который таскается за тобой, как слепой щенок, напоминает мне обыкновенного жиголо…

Джимми и пальцем не пошевелил, чтобы выручить Одетту из затруднительного положения, и продолжал стоять рядом с ней, прислушиваясь к словам Лайэма. Казалось, ему было чрезвычайно любопытно узнать, что еще скажет Лайэм Одетте и как она на его речи отреагирует.

— Короче, Одди, помалкивай и веди себя поскромнее, — сказал в заключение Лайэм. — Тоже мне цаца! Вы, бабы из семейства Филдинг, только и можете, что трахаться налево-направо да болтать всякую ерунду.

Одетта размахнулась было, чтобы отвесить Лайэму пощечину, но Джимми перехватил ее руку. А потом произошло неожиданное: стоявшая все это время в стороне Монни подошла к Лайэму и со словами: «Да как ты смеешь так говорить?» — выплеснула ему в лицо ананасовый сок, который был у нее в стакане.

После этого она расплакалась и уткнулась лицом в грудь Джимми. Тот отвел ее к креслу, усадил и принялся утешать.

Лайэм, сверкая золотыми перстнями на пальцах, достал из кармана платок, вытер сок с лица и, глядя на Одетту в упор, произнес:

— Дешевый трюк, который ничего, по сути, не меняет. Я сказал то, что сказал, и рекомендую тебе основательно над моими словами задуматься.

Одетта не выдержала его пристального взгляда и угрожающего тона, отвернулась и направилась в туалет, чтобы хоть чуть прийти в себя.

Когда она вернулась к гостям, Дин, который уже приканчивал пятую пинту крепкого, рассказывал в баре анекдоты братьям Тернер и Джимми. Те просто покатывались со смеху. Одетта не захотела к ним присоединяться и направилась к тете Лил, которая как начала проливать слезы в муниципалитете, так до сих пор никак не могла остановиться.

— Этот большой красивый парень — твой жених? — спросила Лил, шмыгнув носом, который был у нее такой же красный, как кампари в ее стакане.

— Нет. Мы с ним просто друзья, — ответила Одетта, нежно обняв Лил за плечи.

Оставив Лил хлюпать носом дальше, Одетта прошла к бару и отыскала взглядом Джимми — эту каменную стену, к которой она уже не раз была вынуждена припадать плечом, чтобы стихия жизни не сбила ее с ног. Глядя на то, как он оживленно переговаривался с гостями и смеялся над их шутками, она невольно задалась вопросом: какого черта он все это делает? Она, Одетта, вынуждена, пусть изредка, общаться с этими людьми — как-никак половина из них ее родственники, а остальные — так называемые друзья детства. Но зачем это ему? И тут она поняла зачем. Джимми в силу своей доброты просто снисходил к этим людям, пытаясь хотя бы на короткое время поднять их до своего уровня; точно так же снисходили к ней, Одетте, ее многочисленные приятели и приятельницы, когда приглашали ее к себе пожить после того, как она лишилась работы и дома.

Выходит, снисходительное отношение к людям — лозунг двадцать первого века? Так сказать, стиль эпохи? На этот вопрос Одетта со всей определенностью ответить себе не могла, а потому решила отказаться от докучливых размышлений на эту тему и смешать себе несколько коктейлей.