Ее внимание привлекли трое сидевших у стойки молодых людей. Все они, как на подбор, были светловолосы, высоки ростом и чертовски привлекательны.
— Кто это? — спросила она у хозяйской дочери, которая, передавая ей фужер с бренди, чуть голову не свернула — до того ей приглянулся один из светловолосой троицы.
— Как, разве вы не знаете? — зашептала она отчаянным шепотом. — Это же фотомодель Феликс Сильвиан. У меня дома висит его постер. А ребята, что вместе с ним, скорее всего, его братья.
Одетта сразу поняла, почему лицо одного из молодых людей показалось ей знакомым. Конечно же, это был Феликс Сильвиан собственной персоной. Она как-то раз его видела, хотя лично с ним знакома не была. По утверждению Саскии, братья Сильвиан в полном составе присутствовали на вечере открытия в «РО», но тогда она была настолько опечалена своей стычкой на заднем дворе с Калумом, что не обратила на них никакого внимания.
Одетта снова посмотрела на троицу. Младший брат Феликса был чуть ниже его ростом и обладал очень светлыми, почти пепельными волосами. Зато старший брат был настоящий богатырь и чуть ли не на голову выше своих братьев. Он требовал виски таким громовым голосом, что у Одетты едва не заложило уши. По этой причине она сразу же записала его в разряд наглецов и горлопанов, каковыми, если верить молве, являлись все Сильвианы.
Между тем светловолосый гигант, устав выкликивать официантку, которая словно в трансе продолжала созерцать красавчика Феликса, протянул руку к полке, достал с нее пузатую бутылку и отмерил щедрые порции виски себе и своим братьям, после чего швырнул в кассу купюру в десять фунтов.
— Ну, кого здесь еще обслужить? — обратился гигант к находившимся в зале людям, опершись с хозяйским видом о стойку. К нему разом потянулось несколько рук с рюмками, фужерами и кружками. Сильвиан-старший, словно заправский бармен, принялся разливать виски и наливать пиво, требуя за них вдвое меньше против обычной цены.
Выскользнувшая из кладовки хозяйка «Короны» была настолько поражена происходившей в ее отсутствие в баре бойкой торговлей спиртным, что поначалу не могла выдавить из себя ни слова — лишь раздувала, словно кобра, от злости шею. Чуть позже, когда она уже готовилась обрушить на голову светловолосого гиганта подходящий для такого случая набор проклятий и непечатных выражений, дверь паба приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова свидетеля жениха Риса Фиггиса по прозвищу Скунс.
Обведя глазами зал, голова Риса Фиггиса торжественно возгласила:
— Жених и невеста приглашают всех в церковь.
20
Одетта сидела в церкви во втором ряду — рядом с дядюшкой Стэна Дереком и позади столь ненавистных ей братьев Тернер, которые во всеуслышание жаловались на то, что в церкви нельзя выкурить косячок. Дядя Дерек брал на прицел своей видеокамеры все, что только шевелилось в алтаре или около. При этом механизм его древнего видеоустройства гудел с такой силой, что едва не заглушал звуки органа.
Что и говорить, Одетте приходилось бывать на свадьбах, но всякий раз это торжественное мероприятие открывалось для нее с новой, не исследованной еще стороны; соответственно и чувства при этом она испытывала новые и еще не изведанные.
Теперь она с замирающим от восторга сердцем смотрела на Саскию, которая шла к алтарю рука об руку с отцом. Ее помощница выглядела потрясающе. Невесомый, нежнейшего бежевого оттенка шелк, оставляя плечи обнаженными, тесно облегал грудь, делал осиной талию, распускался пышным цветком на бедрах, а потом обрушивался к ногам огромным шелестящим каскадом складок и складочек. Лицо Саскии розовело сквозь вуаль, как укрытый от посторонних взглядов тончайшим газом редкостный дорогой цветок. Вне всякого сомнения, она была счастлива. Это был ее день, которого она ждала и о котором мечтала всю свою жизнь. |