|
Слишком много голосов-призраков в памяти. Поэтому он переместился в центр площади, принялся стаскивать туда хворост для костра. И весь конец дня ушел на то, чтобы соорудить приличных размеров кучу топлива для будущего гигантского костра. Потом, когда наступила темнота, он поджег заготовленный сигнальный огонь. Если Мэри в городе или в его окрестностях, она увидит, наверное, этот огонь и поймет, что здесь кто-то есть. Для себя он развел костер поменьше, нормальных скромных размеров, приготовил кофе, кое-какую еду на ужин. И за едой он попытался составить план действий на немедленно наступавшее будущее. Но придумать ничего не смог, кроме того, что нужно обыскать весь город, каждую улицу, если будет так нужно. Хотя, сказал он себе, это все напрасно потраченные усилия. Если Мэри в городе или приближается к нему, она направится сразу к площади - огонь костра даст ей знать, что кто-то есть на площади и, наверное, не зря развел такой костер. Когда поднялась убывающая луна, на холм выбрался Плакальщик, невидимый на расстоянии и в ночи, принялся изливать в темноту свою агонию одиночества. Лансинг сидел у костра и слушал, отвечая в душе криком собственной тоски. - Спускайся сюда, к огню, и поплачем вместе, - сказал он Плакальщику, хотя тот не мог его услышать, - и мы будем в трауре, ты и я... Только теперь его ударило потрясение осознания - одиночество может продолжаться. Может, вообще никогда не кончиться, и он никогда не найдет Мэри. Он попытался представить, как это будет - он ее больше не увидит никогда, и до конца жизни будет один, и что он будет чувствовать. И от этой мысли он поближе подсел к огню, но не почувствовал тепла. Он попробовал заснуть, но проспал совсем немного. Утром он начал поиски. До боли сжав зубы, чтобы не поддаться страху, он посетил комнату с дверьми. Все двери были плотно заперты на засовы и прикручены болтами. Он отыскал улицу, с которой вел ход к установке переноса, спустился в темноту и долго стоял, вслушиваясь в пение машин. Он рыскал по улицам, понимая, что зря тратит время. Но он упорно продолжал искать, чтобы хоть этим занять себя. Он искал четыре дня, и ничего не нашел. Потом написал Мэри записку и оставил у старого костра в холле их здания-лагеря, придавив забытой кем-то кружкой. После этого отправился в обратный путь, по дороге, ведущей к кубу и гостинице. Интересно, сколько же прошло времени с тех пор, как он очутился в плену этого мира? Он попытался подсчитать дни, но память странно затуманилась и он каждый раз сбивался, не дойдя до конца. Месяц? Или даже больше? Казалось, что он потерял в этом непроницаемом непонятном мире половину всей своей жизни. Двигаясь по знакомым дорогам, он отмечал приметы, напоминавшие о прошлом. Вот здесь они останавливались на ночь, говорил он сам себе. Вот здесь с Мэри случилось странное - она видела в небесах лица, наблюдавшие за ними. Вот там Юргенс отыскал ручей. Вот здесь я рубил дрова. Но он не был уверен, что помнит все правильно. Возможно, это было совсем и не то место. Слишком давно все это было - по меркам его памяти. Целый месяц тому назад... Наконец он оказался на холме, откуда был виден куб. Тот стоял на прежнем месте, такой же ярко-голубой и строго-прекрасный, каким его и помнил Лансинг. На минуту он почувствовал удивление - нельзя сказать, что он не ожидал увидеть куб, но он был бы не слишком удивлен, если бы тот в самом деле куда-то исчез. Окружающий его мир за несколько последних дней приобрел какое-то призрачное качество, и сам он словно брел сквозь вакуум. Он спустился с холма, повторяя вслед за дорогой все ее длинные петли и повороты, достиг дна обширной чаши, в которой стоял куб. Пройдя последний изгиб дороги, он увидел, что возле него кто-то есть. |
