Изменить размер шрифта - +
Я девушка весьма передовая, так что он мне доверяет больше всех на предприятии. Просил следить за окружающими, все ему докладывать. И знаешь, что я думаю?! Бензина…

— Почему ты так решила? — оборвал ее Краслен, не дожидаясь конца фразы.

— Эх, Кирпичников! Любовь тебе глаза совсем застит! Я, конечно, понимаю, что наш класс не отрицает, а приветствует естественные свойства человека вроде сексуального влечения и стремления к производству новых пролетариев… Но ведь всем же очевидно, что Бензина — нетипичная особа, с буржуазными замашками! То эта дурацкая окраска, часы в парикмахерской, то нежелание добровольно заниматься помощью на сборке в выходные… Эх, Краслен! Нестойкая Бензина. Слабый у нее характер. Видимо, не может она жить своим умом, как я, к примеру… Поддается буржуазной пропаганде!

— Пропаганде?

— Ну, а чем иначе можно объяснить ее предательство?

— Предательство?!

— Краслен, разуй глаза! Ведь ты же сам заметил, что сегодня, когда все сбежались глянуть на свалившийся станок, Бензины не было! Как закройщице крыльев, ей было сподручнее всего нагадить в швейном цеху!

— Подожди, но…

— А прогулки с этим подозрительным Светпутом? Думаешь, я их не заметила? А то, что ее не было тогда, когда взорвали в сборочном?!

— Тебя же тоже не было…

— Краслен, да как ты можешь?! Я болела, не могла подняться с койки! И потом, все знают, что я очень прогрессивная! Я знаю наизусть все речи руководов на последнем съезде партии, я всегда по-пролетарски одеваюсь, у меня медали «За спасение утопающего» и «За помощь при тушении пожара»!!!

— Ну ладно, ладно…

— Ох, Краслен! Да над тобой же все смеются!

— Все?.. — Кирпичников хотел только подумать это слово, но невольно произнес его вслух.

Верить Чугуновой не хотелось, значительно сильнее не хотелось оказаться дураком, предателем, негодным коммунистом, обманутым влюбленным. Чувства говорили, что Клароза — врунья и сплетница, но разум, трезвый разум, прогрессивное и твердое сознание пролетария заставляло согласиться.

— Мы должны сказать Спартак-Маратычу, — сказала Чугункова. — И немедленно. Сегодня я весь вечер просидела, размышляла, стоит это делать или нет! И только услыхала, как она нелепо обвиняет тебя в том, что ты с ней невнимателен, чтоб как-то оправдаться и отвлечь твое внимание от следствия, — сразу поняла все! Ну? Идем?

— Маратыч уже спит…

— Краслен! Ты что, так сильно любишь эту буржуинку?

Нет, нет, нет, Кирпичников не может быть влюбленным во вредительницу. Он разочарован. Все прошло.

— Маратыч будет только рад тому, что разбудили!

Разумеется. Бензину обезвредят, и опять начнется жизнь — хорошая, веселая, свободная, наполненная пением пластинок, оживленная трансляциями радио и яркая, как лампочка в четыреста свечей. Краслен найдет подругу — нет, с Кларозой он не будет, хоть ей этого и хочется. Есть множество других девчат — красивых, прогрессивных. Расставание, разочарование — с кем такого не случалось? Не случайно Краснострания не признает брачных уз и клятв в вечной верности!

— А если мы не скажем, то Маратыч завтра-послезавтра все равно разоблачит твою Бензину! Тогда все будут думать, будто ты ее пособник. Разве это правильно?! — продолжила Клароза.

Нет, конечно же, неправильно. Совсем несправедливо. А Кирпичников ведь хочет справедливости во всем, разве не так?

— Ну что, идем?

— Идем, — сказал Кирпичников. — Вернее, я один. Я, знаешь ли, и сам уже все понял, сам уже собрался…

И Краслен опять пошел по направлению к семейному району комбината, к той ячейке, где жил начзавком с женой и сыном.

Быстрый переход