Изменить размер шрифта - +
Перебор получается и отторжение. Сам подумай вот над чем. Люди работали сутками, неделями и месяцами, если не годами, без нормального отдыха. Как они могли это делать? Заседать по трое суток, делая перерыв только днем на текущую работу. Заметь — не на еду или сон, а на работу. Как же так? Может люди другие были? Или здоровья у них было побольше, чем у нас? Будь ты хоть семи пядей во лбу, но Наполеонов и Леонардо да Винчи, которые работают день напролёт, а спят по три часа в сутки и им этого хватает, очень мало. Давай соберем сто человек. Пятьдесят ярых коммунистов и столько же ярых демократов. Запрем их на трое суток, не будем давать спать, есть, а заставим заседать, а с утра будем заставлять работать, до вечера. Через какое время они упадут?

— А где ты такую информацию взял?

— Так читал я очень интересную книгу — «О Феликсе Дзержинском», издание второе, дополненное, называется. Есть у меня дома. Это воспоминания, очерки, статьи современников. Вот там-то и упоминается про такие заседания.

Вывод — использовали стимуляторы.

— Да ладно. Какие там могли быть стимуляторы?

— Кокаин. В любой аптеке продавался. Цена грамму — рубль, может чуть больше. Обед в средней руки забегаловке стоил пятьдесят копеек. Купил на пару рублей «кокоса» и ходи вштыривайся неделю. Жрать не тянет. Экономия на лицо.

— Не верю я тебе, Леха. Это же кокаин. Не могло все так просто быть.

— Кокаин наркотиком-то признали в 1912 году, а до этого он вообще в свободной продаже был. Да и не относились к нему как к наркотику. Как к стимулятору — да, как к обезболивающему средству — тоже да. Это как у нас сейчас относятся к кофе и сигаретам или энергетическим напиткам. Ты же не будешь называть наркоманом человека, который употребляет «РедБулл» или «Адреналин»?

— Нет, конечно.

— Вот тебе и разница. В начале двадцатого века люди тоже не воспринимали кокаин как наркотик. Может, пройдет еще сто лет и нас всех, поголовно, в наркоманы потомки запишут. Вполне возможно, что у них и кофе и сигареты, и энергетики будут под запретом.

— Все равно ты меня не убедил. Это все не доказуемо.

— Давай, тащи свой ноутбук. Буду доказывать.

Я принес ноутбук, включил его. Леха какое-то время возился, что-то медленно набирая на клавиатуре и чертыхаясь. Наконец, он победно посмотрел на меня.

— Вот, смотри. Эти воспоминания и в Интернете уже есть. Давай смотреть.

Следующие минут тридцать мы пристрастно изучали воспоминания разных видных и не очень большевиков о Феликсе Эдмундовиче. Леха показал мне много интересных отрывков, которые касались непосредственно описания внешности Феликса Эдмундовича Дзержинского. Однако я продолжал возражать.

— Все эти горящие глаза и быстрые движения в описании этих людей ничего не доказывают.

— Само собой, — Леха хитро на меня посмотрел. — Но всегда есть нюансы, а у нюансов есть еще и оттенки.

— Здесь-то какие? — этот вопрос я задал, уже чувствуя подвох. Леша, как всегда, видел что-то такое, чего обычно не замечают.

— Вот посмотри сюда. Практически везде все подчистили, а на воспоминания жены видимо рука не поднялась, — Леха показал мне воспоминания жены Железного Феликса, Софии Сигизмундовны. Статья называлась «С. С. Дзержинская. Пламенный революционер».

— И куда смотреть-то? — спросил я, после того как прочел.

Леха показал на небольшой отрывок, в котором говорилось об их встрече 20 октября (2 ноября) 1905 года.

Вот этот абзац:

«Он был освобожден 20 октября (2 ноября) 1905 года.

В тот же день я неожиданно встретила его. Вопреки законам конспирации, запрещающим здороваться на улице, он еще издали поклонился мне и остановился.

Быстрый переход