От здания, где его настигла пульсация, до лагеря мотыльков было всего несколько сот метров. Максиму действительно крупно повезло в первой вылазке. Сколько он ни пытался в последующем повторить трюк с пульсацией, ничего не получалось. Во-первых, он уже знал, с какими разрушительными явлениями ему придется столкнуться, и еще раз встретить катаклизм на поверхности Максим так и не решился, а выходя раньше других из убежища, он успевал подобрать лишь что-то по мелочи, не более. Во-вторых, скорги очень быстро восстанавливали функциональность, а неразумный риск – отличительная черта мертвых сталкеров – эту нехитрую истину Максим усвоил достаточно быстро.

Здание, в котором он пережил удар пульсации, превратилось в огромную коварную ловушку. Скорги оккупировали его, они распространились по всем помещениям от верхних этажей до подвала – уже на следующее утро многоэтажка серебрилась молодой порослью металлорастений, но несколько сталкеров, внимательно выслушав рассказ Максима, все же рискнули проникнуть внутрь, в надежде что выжившая колония скоргов трансформировалась в металлорастения и не причинит им вреда. Они хотели исследовать обломок техномонстра или хотя бы выяснить, осталось ли от него хоть что-то, но их вылазка закончилась трагически – ни один так и не вернулся назад, хотя в здании не было слышно ни выстрелов, ни криков. Группа отлично экипированных, опытных сталкеров просто исчезла, как в воду канула.

С тех пор за зданием закрепилась дурная слава гиблого места, а заодно к нему прилипло название – Адский Клондайк.

Впрочем, через несколько месяцев Максиму довелось еще раз побывать в оплетенной автонами высотке, но уже при других обстоятельствах.

Глава 2

Руины Новосибирска. Два месяца спустя…

Редко кому из мотыльков удавалось продержаться в Пятизонье больше месяца – неимплантированные старатели либо погибали, либо решались на вживление необходимых устройств, переходя в когорту вольных сталкеров-одиночек.

Макс и тут стал исключением из правила. Некоторые считали его отчаянным храбрецом, другие – трусом.

Удивительно, но он сочетал в себе оба эти качества. Отчаянно рискуя при каждой вылазке, он так же отчаянно боялся инфицирования скоргами. То серебристое пятнышко на запястье, которое держало его в рабской зависимости у Греха и Пингвина, не разрасталось, напротив, оно потускнело, въевшись в кожу, и больше не беспокоило фантомными ощущениями жжения. Максим каждый вечер исправно ходил на прием к мнемотехнику, мысленно обещая себе убить Пингвина, как только… Дальше мысль начинала буксовать. Он чувствовал, что движется по замкнутому кругу.

Имплантация.

От самого термина Максима бросало в дрожь. Он не доверял Пингвину, сомневался в его способностях, и даже пример других мотыльков, которым тот успешно вживил метаболические импланты, выращенные из колоний скоргов, не убеждал Максима.

Шел день за днем. Выживать становилось все труднее. Окрестности лагеря техноартефактами не изобиловали, а удаляясь на два-три километра, Максим каждый раз рисковал пропустить обязательный ежедневный сеанс облучения.

Он то проклинал себя за нерешительность, то тупо злился на Греха и его приспешников, эксплуатирующих нехитрую схему сверхдоходного бизнеса. Жизнь мотылька ничего не стоила. Один самый захудалый техноартефакт с лихвой окупал все затраты на транспортировку потенциального сталкера через Барьер, его экипировку и проживание в герметичных убежищах.

Если бы не серебристое пятнышко на запястье, Максим давно бы ушел в руины, став вольным, но рабская зависимость, завязанная на инстинктивном страхе перед неконтролируемым размножением скоргов, каждый раз заставляла одуматься, снова и снова рисковать, доказывая свою «ценность».

…Сегодня Максим вышел пораньше. В сумерках еще клубился туман, когда он обошел стороной памятную многоэтажку. Адский Клондайк за последние несколько недель погубил уже с десяток искателей легкой наживы.