– Полное имя моей дочери – Эми Чахмахчян.

Если эти слова и пробудили в Мустафе какие то неприятные чувства, то виду он не показал, поэтому Роуз сочла нужным повторить, на случай если с первого раза неясно:

– Ар ма нуш Чах мах чян.

Карие глаза юноши вспыхнули, но совсем не так, как ожидала Роуз.

– Чах мак ч… – это же звучит как то по турецки! – радостно воскликнул он.

– Ну, вообще то, это армянское имя. – Ей вдруг стало не по себе. – Ее отец, ну, то есть мой бывший муж… – Роуз сглотнула, словно хотела избавиться от неприятного вкуса во рту. – Он был… то есть он есть армянин.

– Да? – спросил парень беззаботно.

«Кажется, не понял, – удивилась Роуз и прикусила губу, а потом вдруг расхохоталась, словно выдохнула долго сдерживаемую икоту. – Но он такой симпатичный, прямо красавчик! Да, он будет моей местью, моей сладкой местью».

– Слушай, не знаю, как ты относишься к мексиканскому искусству, но завтра вечером открывается выставка, – сказала Роуз. – Если у тебя нет других планов, давай сходим, а потом можем перекусить.

– Мексиканское искусство… – задумался Мустафа.

– Те, кто уже где то его видел, говорят, что это здорово, – заверила Роуз. – Ну что, хочешь пойти со мной?

– Мексиканское искусство, – повторил он смелее. – Конечно, почему бы нет?

– Вот и отлично. Очень рада познакомиться с тобой, Мостафа.

Она снова переврала его имя, но на этот раз он не стал ее поправлять.

Глава 3

Сахар

– Это правда? Умоляю, кто нибудь скажите, что это неправда! – воскликнул дядюшка Дикран Стамбулян, с грохотом распахивая дверь.

Он влетел в гостиную с выпученными от волнения глазами, надеясь, что найдет там утешителя в лице племянника, племянниц, да хоть кого нибудь. Его густые усы нависали надо ртом и слегка загибались на кончиках, так что казалось, будто он всегда улыбается, даже если в этот момент он был вне себя от гнева.

– Прошу тебя, дядя, сядь и успокойся, – пробормотала, не глядя на него, тетушка Сурпун, младшая из сестер Чахмахчян.

Из всей семьи только она безоговорочно открыто поддержала Барсама, когда тот решил жениться на Роуз, и теперь чувствовала себя виноватой. А она не привыкла себя корить. Cурпун Чахмахчян, уверенная в себе ученая феминистка, преподавала на факультете гуманитарных наук в Калифорнийском университете в Беркли и была убеждена, что нет проблемы, которую нельзя было бы обсудить в режиме спокойного и разумного диалога. Бывало, что с такими вот воззрениями она чувствовала себя белой вороной среди своих темпераментных родственников.

Жуя кончики усов, Дикран Стамбулян послушно поплелся к свободному стулу. Вся семья собралась за старинным столом из красного дерева. Стол был уставлен едой, но к ней, кажется, никто не прикасался. На диване мирно спали два младенца, близнецы тетушки Варсениг. Еще здесь был их дальний родственник Кеворк Караогланян, прилетевший из Миннеаполиса на встречу, организованную Союзом армянской молодежи. На протяжении последних трех месяцев Кеворк исправно посещал все мероприятия Союза: благотворительный концерт, ежегодный пикник, празднование Рождества, вечеринку «Огни ночной пятницы», ежегодный зимний прием, воскресный бранч и гонки на плотах в поддержку экотуризма в Ереване. Дядя Дикран подозревал, что его красавец племянник постоянно приезжал в Сан Франциско не только потому, что жаждал попасть на все эти мероприятия. Кажется, он влюбился в девушку из молодежной группы и пока еще не признался ей в своих чувствах.

Дикран с вожделением посмотрел на накрытый стол и потянулся за кувшином с айраном, в который на американский манер бросили слишком много льда.