Стейн все еще испытывал некоторую неловкость.

— Это полезно для девушки, — повторил он. — И в последние годы фирма отнимала у меня все мое время. Но когда с этой продажей будет покончено, — весело добавил он, — я назначу ей кое-какую ренту.

Такси въехало в маленький темный дворик, где стояла одинокая урна для мусора, но длинную лестницу, по которой они поднялись, освещали большие окна, и весь Стамбул словно вздымался перед ними. Им были видны собор Святой Софии, и Пожарная каланча, и длинная полоса воды к западу от Золотого Рога по направлению к Эйюбу.

— Замечательное место. Лучшей квартиры в Константинополе не найти, — сказал Стейн и нажал кнопку звонка.

А Майетт прикидывал, какова ее стоимость и сколько их фирма вкладывала в оплату вида из квартиры Экмана.

Дверь отворилась. Стейн не счел нужным назвать свое имя горничной, и они пошли по светлому, обшитому панелями коридору, который ловил в капкан между окнами солнце, словно какого-то рыжего зверя.

— Вы друг семьи?

— Да, мы с беднягой Экманом в последнее время были в самых близких отношениях, — сказал Стейн, широко раскрывая дверь в большую холодную гостиную, где рояль, букет цветов и несколько металлических стульев словно плавали в весеннем бледно-желтом воздухе.

— Ну вот, Эмма, я привел к вам мистера Карлтона Майетта, он хотел навестить вас.

В комнате не было темных углов, негде было укрыться от потока мягкого щедрого света, и миссис Экман не нашла ничего лучшего, как спрятаться за рояль, который простирался между ними, словно полированный пол. Она была маленькая, седая и модно одетая, но ее одежда не шла к ней. Она напомнила Майетту горничную в их доме, носившую платья, отданные ей хозяйкой. Под мышкой у нее было какое-то шитье. Она тонким голосом приветствовала гостей, не сходя с того места, где стояла, словно не решаясь выйти на залитый солнечным светом пол.

— Ну как, Эмма, есть у вас известия от мужа?

— Нет. Нет еще. Нет, — ответила она и добавила с несчастной улыбкой. — Он так не любит писать.

Она предложила им сесть и начала прятать иголки, нитки, клубки шерсти и куски фланели в большой мешок для рукоделия. Стейн неуверенно поглядывал то на один, то на другой металлический стул.

— Не могу понять, зачем бедняга Экман купил всю эту дрянь, — шепнул он Майетту.

— Вам не следует беспокоиться, миссис Экман. Я убежден, что сегодня ваш муж даст о себе знать, — сказал Майетт.

Она прекратила складывать рукоделие и стала следить за губами Майетта.

— Да, Эмма, как только бедняга Экман узнает, как хорошо мы поладили с мистером Майеттом, он поторопится домой.

— О, пусть он даже не вернется сюда, — с отчаянием прошептала миссис Экман из своего угла, удаленного от сияющего пола. — Я бы поехала к нему куда угодно. Разве это дом! — взволнованно воскликнула она, махнув рукой и уронив иголку и две перламутровые пуговицы.

— Да, согласен, — заметил Стейн и глубоко вздохнул. — Не понимаю, почему вашему мужу нравится вся эта металлическая дрянь. Я бы предпочел несколько вещей красного дерева и пару кресел, в которых человек может вздремнуть.

— Но у моего мужа очень хороший вкус, — с отчаянием прошептала миссис Экман; она смотрела из-под модной шляпки, словно мышь, заблудившаяся в шкафу.

— Так вот, я убежден, что вам совсем не к чему беспокоиться о муже. Он расстроился из-за дел — вот и все. Нет никаких поводов думать, что он… что с ним что-нибудь случилось, — нетерпеливо вмешался Майетт.

Миссис Экман выскользнула из-за рояля и прошла по комнате, взволнованно ломая руки.