— Так ты видел сцену у балкона? — наконец спросил он, и это были его первые слова с тех пор, как женщина обогнала нас по дороге.

— Это когда она вошла?

— Нет, когда я приблизился к ней.

— Нет, не видел.

— Надеюсь, никто не видел! — с чувством сказал Раффлс. — Я не говорю, что мы были как Ромео и Джульетта. Но ты так бы и сказал, Кролик!

Он уставился на ковер с таким странным выражением лица, которое иногда бывает у влюбленных.

— Старая любовь? — осторожно спросил я.

— Замужняя женщина, — простонал он.

— Я так и подумал.

— Но она давно замужем, Кролик, — уныло сказал он. — В этом все дело. Если бы не это!

Я не придавал особого значения его словам. В конце концов он от нее ускользнул, разве мы не видели, как она шла по следу, совершенно ложному следу? В будущем надо будет удвоить меры предосторожности. Раффлс все это время не поднимал глаз, и теперь, когда он взглянул на меня, я понял, как далеко он витает.

— Ты знаешь, кто она? — спросил он.

— Ни малейшего представления.

— Жак Сайар, — сказал он, как будто мне это что-то говорило.

Это имя не вызвало у меня никаких эмоций. Да, я расслышал его, ну и что? К моему стыду, я был просто невежда, я это хорошо понимал, но я специализировался в области литературы — увы, может быть, в ущерб другим видам искусства.

— Ты должен знать ее картины, — терпеливо разъяснял Раффлс. — Хотя, услышав это имя, подумаешь, что речь идет о мужчине. Тебе бы ее работы понравились, Кролик! Помнишь ту яркую картину в столовой? Это ее. Иногда их рискуют выставлять в Академии, иногда не отваживаются. У нее мастерская в том же самом квартале, а раньше они жили рядом со стадионом «Лордз».

У меня в голове всплывало смутное воспоминание о каких-то нимфах, отражавшихся в лесных озерах.

— Конечно! — бодро воскликнул я и добавил что-то вроде «умная женщина».

Раффлс так и взвился при этих словах.

— Умная женщина! — презрительно повторил он. — Да если бы только это, я бы чувствовал себя в безопасности, как за каменной стеной. Умные женщины никогда не могут забыть о своем уме, они носятся с ним, как юные мальчики с первой выпивкой, и это не менее опасно. Она умна только в своем искусстве, но в остальном я даже и женщиной-то ее не назову. Она делает мужскую работу под мужским именем, обладает силой воли, какой и у десятерых мужчин, взятых вместе, не наберется, и я не боюсь признаться тебе, что я боюсь ее больше, чем кого бы то ни было на этой грешной земле. Я однажды уже порвал с ней, — мрачно сказал Раффлс, — но я ее знаю. Если бы меня попросили назвать одного-единственного человека в Лондоне, с кем бы я ни в коем случае не желал столкнуться, я бы назвал только это имя — Жак Сайар.

Никогда раньше не слыхал этого имени! Разве это не было столь же характерно для Раффлса, как и та сдержанность, с которой он рассказывал об их прошлых отношениях и разговоре в гостиной в тот вечер; для него это был вопрос принципиальный, и я его понимал. «Никогда не выдавай женщину, Кролик», — обычно говорил он, и в тот вечер он опять повторил свои слова, но на этот раз явно с тяжелым сердцем, как будто его рыцарские чувства подверглись серьезному испытанию.