«В этом нет нужды, – мрачно ответил Улаву. – Как ты заметила, мы заплатили сполна».

Таня тихо кивнула. Война взяла с протоссов ужасную плату. Многие из них пали в битве. Их родной мир Айур был опустошен и покинут. Их общество оказалось разделенным, и, хотя некоторые фракции затем воссоединились, другие отвернулись от своего народа.

Хуже всего было то, что Кхала, легендарная псионная связь, соединявшая мысли протоссов на протяжении столетий, была уничтожена. Спустя годы после катаклизма, они пытались совладать с тем, что теперь означало быть протоссом.

Был ли этот тяжелый период в культуре протоссов причиной, по которой они оставили Улаву? Так ли сильно они замкнулись в себе, что у них не осталось энергии, чтобы вернуть Улаву и интегрировать его в постепенно перестраивающееся общество?

Или была более мрачная причина? Могло ли быть так, что какой-то из совершенных ее другом поступков отвернул от него других?

Ведь иногда ничего не стоит нажить себе новых врагов. Часто это до боли легко сделать.

Таня на секунду закрыла глаза, и эмоциональное волнение моментально исчезло. Ей не хотелось терять над собой контроль в тот день четыре года назад. Она не хотела обидеть или прогневить других призраков, игнорируя их попытки успокоить ее.

Именно Улаву смог тогда достучаться до нее, именно ему удалось заглушить вихрь злобы и хаоса на время, достаточное для того, чтобы имплантат вновь получил контроль. Ситуация разрешилась, и никто не пострадал. Даже тот призрак, заваривший всю кашу, который, как до сих пор верила Таня, заслуживал всего плохого, что любой из его коллег мог с ним сделать.

Но разрешение того конфликта имело свою цену. Неудачные попытки других призраков успокоить ее и так были плохим знаком, но факт, что пришелец победил, создал барьер неприязни, который Таня так и не смогла пробить или сломать. С тех самых пор она и Улаву были одни против целого мира. Она живет и работает с призраками, но никогда не сможет снова стать одной из них.

Очень скоро им не придется даже видеть ее.

Таня опустилась на сиденье мотоцикла, предчувствуя срыв, ждущий ее за стеной самоконтроля. Она надеялась, что когда-то там была более крепкая стена.

Таня боялась думать, что произойдет с ее самоконтролем, когда она покинет программу.

Во времена императора Арктура такое считалось немыслимым. Призраки были призраками, и они находились в программе до самой смерти. Точка.

Но император Валериан правил иначе. Он уменьшил промывку мозгов морпехам (некоторые говорят, и вовсе остановил, но никто в это на самом деле не верил) и также постановил, что призраки могли покидать программу по желанию.

Насколько Таня знала, она будет первой, кто воспользуется таким предложением. И это поднимало новые вопросы.

Оставят ли они имплантат на месте? Не могут же они его просто изъять. Возможно, они вставят ей новый особый имплантат, чтобы она могла жить гражданской жизнью без риска превращения объектов раздражения в римские свечи.

Они не могли его просто изъять. Или могли?

«Я все еще думаю о Райлане», – задумчиво сказал Улаву.

«Я уже говорила: не беспокойся по этому поводу», – ответила Таня.

«Я спокоен, – заверил ее Улаву. – Мне просто интересно. Как он узнал, что ты призрак?»

Таня нахмурилась. В тот момент она не обратила внимания на странность этого высказывания, но Улаву был прав. Как Райлан мог знать? Она не назвала себя, и на ней была гражданская одежда.

«Понятия не имею, – признала она. – Возможно, кто-то из казарм зашел в “Круг Данте” и рассказал про протосса в программе призраков».