Стоял, ждал продолжения "спектакля"… Нет, не напугался, просто сделалось интересно. Судя по всему, вульгарный призрак какого-то неупокоенного несчастного страдальца, что в Сибири, пережившей революцию и красный террор, не редкость. Чуть не в каждой деревне кого-то расстреливали или вешали. Если будет возможность, сообщить в какую-нибудь церковь, пусть проведут службу или осветят места. Авось и упокоится с миром. Минут пять еще подождал, промерз до костей, чтоб эти предрождественские морозы! И эту Сибирь туда же! Не дождался, развернулся уходить, хотел окликнуть свою словно застывшую спутницу. Вот она, кажется, привидений в жизни не видела.

Обернулся.

А он казался за спиной, теперь уже совсем близко. Буквально в пятнадцати метрах.

Смердело — тухлой плотью, серой, еще чем-то тошнотворным.

Длинный, скелетоподобный, он, наверно, внушал ужас. Местным жителям, кошке, застывшей на краю площадки — животные вообще боятся всего потустороннего…. Раззявленный рот, запекшаяся кровь, стенания и вонь — весь антураж. Нет, жалко, конечно, страдает душа… тщетно пытался припомнить формулу изгнания для таких случаев — забыл, хоть убей. А он тут, судя по всему, долго уже шатается… Призрак развернулся спиной, худющие лопатки дернулись, седые жиденькие космы упали на лицо… Снова задрожал, шатаясь, побрел прочь. Опять озон, как в грозу…

Нет, не испугался. Обычный, примитивный слепок чужого сознания, оставшийся посмертно бродить по свету, пугая суеверных людей… Разве что — жутковато. Ты уже мертвый, а осознать не успел. И потому не умер по-настоящему. Нда…

Не испугался. Просто устал и сел в снег. Подумать. Оборотень суетливо увивалась вокруг, тянула…

Ёж повел себя спокойно при виде диковинного и пугающего дива, и страшно быть почти перестало. Хотя когда в первый раз увидела — бежала до домика сломя голову и позорно поджав хвост. Такая жуть…

Но не пахло от Ежа испугом.

А это, наверно, тот самый, в жертву принесенный. Не врали люди. Вот же чертовщина. И пахнет от него трупно, гадко. Бродил по раскопу, руки заламывал. Чего не спится?

Пока бежала, думала, забьюсь в угол и не вылезу оттуда как минимум до следующего дня. Дверь чуть с петель не снесла. Потом, не помня себя, принялась Ежа тормошить, выволокла почти из постели. Нельзя так. А потом опять на площадку потянуло — узнать, что странный мужик в балахоне и с пятном на груди как от вишневого варенья, всего лишь привиделся, и успокоиться. Иначе следующим летом ведь не заставишь себя как ни в чем не бывало просеивать грунт, черепки выковыривать, горизонты зачерчивать… Зная, что тут место нехорошее? Ох, какое нехорошее… Аж до косточек пробрало.

В общем, утянула Ежа смотреть раскоп. Сначала ничего, а потом снова… этот. И дура, дура невозможная! Больного человека трогать! Ему, кажется, плохо стало…

Но до дома добрались.

Стою, тепло от печки, есть уже не хочется, сытая, испуг еще бродит по лапам, жду — когда Еж изволит возвратить нормальное человечье обличье? Смотрю на него снизу вверх — давай уже! А он сидит на койке и не торопится. А мне жарко, потные бока так и хочется почесать о ножку кровати. И вообще после охоты — блаженное расслабление — даже вопреки встрече с привидением — лечь бы перед огнем и подремать. И когти подточить неплохо бы… Ну?

— Извини, — говорит, — оборотень. Сил нет тебя обратно вытряхивать. Попробуй сама, ты же должна уметь.

Точно! Уметь должна! И ничего, что как-то позабыли объяснить? Господи…

Оскалила на него зубы. Вздрогнул. Привидения не боится, а меня боится.