— Ничего себе, как на тебя Мартинес влияет... Нет, Седьков, я вам не враг. Собственно, это и есть цель, почему я тебя отловила: чтоб это сказать.

— Да ну?! И вот так просто забудем всё, что между нами было?! — удивление получается искренним и непринуждённым.

— Жаль, что ты натурал, — бросает она. — Не могу тебе доказать.

— Сяовэнь, ты меня, конечно, извини, но я совсем не претендую, чтобы ты мне что-либо доказывала. — Начинаю раздражаться, поскольку и других забот хватает, а тут ещё это недоразумение.

Но агрессии в ней нет, факт. Зато есть некая озабоченность, лёгкая депрессия и подавленность, которые она пытается маскировать под невозмутимым лицом, с которым обычно по школе ходит Миру.

— Помнишь, в конце прошлого месяца ты очень хотел меня как женщину? Даже в декольте заглядывал в столовой, несмотря на Ченя? Он тебе ещё тогда по голове дал?

— Прикольный у тебя способ наладить контакт, — моя голова качается влево-вправо сама по себе.

Н-да уж. Витя Седьков — тот ещё интимный гангстер. Был.

Память услужливо подбрасывает: да, случай имел место.

С Ченем, кстати, я сейчас управлюсь относительно легко — но тогда этому телу было стыдно и неловко. Предшественник какое-то время действительно западал и на Юнь, даже думал, что и ради неё способен на подвиги и восстание угнетённых.

— А ты помнишь, что именно тогда я тебе ничего плохого не сказала? — продолжает цепляться к каким-то незначительным, как по мне, нюансам китаянка. — В отличие от всех остальных? Не травила тебя, не ругалась, даже не сказала "нет"?

— Ну, за тебя тогда Чень всё озвучил, — припоминаю что-то, но не так чтоб уверенно.

Эпизод, конечно, из разряда "гордиться нечем". И не скажешь ведь никому, что я — не совсем тот Витя Седьков (тем более что снаружи этого не докажешь).

— А что мы с ним потом стояли и ругались, тоже не помнишь?

Да что ж она такая настойчивая.

— Ты ушёл лицо мыть в туалет, потом вернулся обратно в столовую — а мы ещё ругались возле раздачи. Ближайший стол. — Азиатка требовательно сверлит меня взглядом.

— Да хрен его знает! Я натурал, у меня память не эйдетическая! Ты ещё как полиция спроси!

— Это как? — она поднимает бровь.

— Это "Где вы были вечером в восемнадцать двадцать три, шестого августа, два года назад"! — перевожу дух. — И "...какая при этом была погода"!

— Да ну, к чему так драматизировать, — на ровном месте задумывается она. — Там же был для тебя очень яркий эмоционально эпизод. Неужели не запомнил?

— Нет.

— Жалко. Из-за тебя тогда реально поругалась. Была единственная в столовой, пожалуй, кроме Хамасаки, кто на тебя не гнал.

— Уффф. Зато потом исправилась. Юнь, чего тебе надо?

— А почему ты сдался тогда?! Почему ПОТОМ, — она буквально припирает меня к стенке обеими руками, бешенно сверкая глазами, — ты нашёл в себе и силу, и волю?! И Лысому накостылял, и даже Ченю?! А тогда, когда я тебя буквально молила взглядом — помоги — ты утёрся и прожевал сопли?! Отдал в чужие руки девчонку, которую сам хотел, как мужчина?!

— Хуясе, — задумчиво чешу за ухом, цитируя "сестру" в моменты её эмоциональной нестабильности. — Звучит как будто предъява. Сяовэнь, у меня два взаимоисключающих ответа на твой вопрос. С какого начать?

Она отпускает меня, делает шаг назад, отряхивает ладони и с необычной досадой продолжает:

— Я и сама малодушная мразь! Но ты смог исправиться, подняться и пойти дальше, а я до сих пор пресмыкаюсь! Противная сама себе.

Азиатка делает шаг вперёд и её кулак под расширениями, кажется, выбивает каменную крошку из бетонной стены.