Не быковать, не гнуть пальцы — только подчёркнутая вежливость и корректность в рамках закона.

— Ты не слишком ли любопытен не по чину?

— Не я первым начал этот разговор. Офицер, я не знаю, как принято у вас, но там, откуда я родом, вы не имеете права меня опрашивать и даже просто беседовать без моей матери. Она болеет — ваши проблемы, если только это не опрос в рамках уголовного производства. Я не конфликтую, просто излагаю свою позицию.

— Ещё неясно, чем всё закончится. — Кажется, он пытается сохранить многозначительность и поскорее выйти из беседы. — Уголовное производство — штука несложная в запуске.

— Вы же понимаете, что я тогда попрошу вас под видеофиксатор сообщить мне номер этого производства в едином реестре. С упоминанием в нём моей процессуальной роли.

— Хренасе, ты грамотный. Не страшно жить?

— Страшно, но что поделать.

Следующую минуту он, отвернувшись и не обращая на меня внимания, общается с кем-то беззвучно, как недавно завуч.

Сам Трофимов вскоре входит к нам без стука:

— Ну что? — он только что не наклоняется над полицейским.

— Не этот, — темнокожий качает головой, кивая на меня. — Он что угодно, только не донор. Слепые банкноты вручную не подделывают, я вам с самого начала пояснял. Сразу.

Интересно, почему они это говорят вслух? Есть же эти бесшумные переговоры. Ещё интереснее контекст, которого я пока не понимаю.

Будь в очках стекла, можно было б отследить реакцию завуча на слова мента. Очень может статься, что Коди специально не хочет в моём лице оставлять недоброжелателя за спиной — в этом случае по Трофимову негатив проявился бы.

Жаль, что в очках нет стёкол, а в глазах — приемлемого зрения.

* * *

— … за что? — Седьков на удивление флегматично воспринял новость о возможном снижении личного рейтинга сразу на десять пунктов решением Совета Школы.

Процедура Уставом предусматривалась, хотя и почти не использовалась: ученическое самоуправление обычно работает на поощрение, не на взыскание.

С другой стороны, инициатором заседания был завуч, а его резоны понятны. Целью Трофимова было показать потенциально разгневанным родителям Рашида: уродец уже страдает.

Хотя ни для кого не секрет, что и доктор, и полиция, и завуч на повышенных тонах вот только что обсуждали явно своё, с Рыжим никак не связанное. Да и расширения Рашида для многих соучеников секретом не были, неважно из каких источников.

— Ты ударил первым? — чтобы не тратить времени, Макс сразу назвал формальный повод.

— Да. Но есть определённый контекст наших отношений. Почему ты игнорируешь его?

— Контекст — штука эфемерная. Смягчающим обстоятельством не является. Всё, лавочка закрыта, — Макс хлопнул ладонью по столу.

Теоретически, Седькова сейчас могла б защитить его мать — обратись она уже в Родительский совет (тот может отменить решение Школьного).

Но её не было (то ли по-прежнему без сознания, то ли чего похуже).

Ходили слухи, что медицинского приговора о признании её недееспособной на постоянной основе ещё не было, соответственно, и поднять вопрос некому: пока Седькова-старшая формально в наличии, для иммигранта другого представителя назначить не могут. Если нет гражданства, есть свои процедурные тонкости.

— Решение вынесено с испытательным сроком две недели, — подвела итоги Юлия. — Возможна реабилитация по итогам личных достижений в мероприятиях из рейтингового списка. На этом точка.

Рыжий, не говоря ни слова, вслед за всеми отправился в столовую: ещё один урок был позади, а перемена большая.

Повертев головой по сторонам, там он направился в сторону раздачи. Прихватил большую пустую тарелку, нож, вилку.