| Каким бы ни было произведение искусства, оно может быть осмеяно; оно кажется вам великим, но вдруг в один момент вам становится смешно; точно так же происходит с любым человеком, которого вы осмеиваете, потому что не можете иначе. Но большинство людей действительно смешны, и большинство произведений искусства действительно смешны, сказал Регер, поэтому не приходится осмеивать и окарикатуривать их нарочно. Впрочем, многие люди и неспособны на это, они относятся ко всему очень серьезно, им и в голову не приходит посмеяться над чем-либо. Попав на аудиенцию к папе римскому, они с абсолютной серьезностью воспринимают и аудиенцию, и папу, хотя все это смешно, и вообще вся история папства полна карикатур. Зайдите в собор Св.Петра, стряхните с себя сотни, тысячи, миллионы лживых католических легенд, и сам собор покажется вам смешным. Побывайте на папской аудиенции для частных лиц, дождитесь папу — он еще не успеет прийти, а уже покажется вам смешным, потому что папа действительно смешон в своем пошлом белом одеянии из чистого шелка. Оглянитесь по сторонам, в Ватикане все смехотворно, нужно только избавиться от лживых католических сказок, от исторических сантиментов, от католического заигрывания с мировой историей, сказал Регер. Поглядите, до чего смешон папа во время своих вояжей по разным странам; словно раскрашенная кукла сидит он под пуленепробиваемым стеклянным колпаком своего папомобиля, а вокруг толпятся такие же куклы рангом пониже. Попробуйте побеседовать с любым из ныне здравствующих, последних и вечно жалующихся монархов, вы увидите, до чего все они смешны; попробуйте поговорить с любым из наших коммунистических бонз, вы увидите, что и они смешны. Сходите на новогодний прием нашего федерального президента, вам станет тошно и смешно от его словоохотливости и его упоения своею сенильной болтовней, своею ролью отца нации. А склеп Капуцинов, дворец Хофбург? Они так же смешны и тошнотворны, сказал Регер. Ступайте в мальтийский храм, посмотрите на мальтийцев в их черных сутанах, на их белые, псевдоаристократические, глупые головы, которые сияют под церковными люстрами, и единственное, что вы почувствуете, — это желание расхохотаться. Послушайте католического кардинала, побывайте в университете на церемонии присвоения высокого научного звания, все это ужасно смешно. Куда ни глянь сегодня в этой стране, неминуемо уткнешься в кучу дерьма, то бишь смехотворностей. Каждое утро краснеешь от стыда за такое нагромождение смехотворностей, это правда, дорогой Атцбахер. Сходите на вручение литературных премий, дорогой Атцбахер, вы умрете от смеха — сплошь потешные фигуры, причем чем величественнее, тем смешнее, сказал он, на этих церемониях все карикатурно, буквально все. Допустим, вы считали какого-то приличного человека своим другом, а он вдруг решает стать почетным профессором, он принимает профессорский титул, заказывает конверты и писчую бумагу с этим титулом, его жену именуют отныне в мясной лавке госпожа профессорша, и ей не надо становиться в очередь, как остальным женщинам, у которых нет мужа-профессора. До чего же все это смешно, сказал Регер. До чего смешны раззолоченные лестницы и раззолоченные кресла, раззолоченные скамьи во дворце Хофбург, на которых восседают псевдодемократические болваны. Пойдите по Кертнерштрассе — люди, и все, что их окружает, вызовет у вас только смех. Побродите по Вене, исходите ее вдоль и поперек, вся Вена покажется вам смешной, все встречные прохожие, все, что вы увидите, будет ужасно смешным, и вы поймете, что вы живете в смехотворнейшем, пришедшем в полной упадок мире. Внезапно весь мир станет для вас похожим на карикатуру. Но чтобы окарикатурить мир, нужна сила, сказал Регер, высочайшая сила духа, без которой не выжить. Ведь, в конце концов, одолеть можно лишь то, что кажется смешным; только увидев этот мир и эту жизнь смешными, можно продвинуться дальше, иного способа, более надёжного, нам попросту не дано, сказал Регер. На обожании долго не протянешь, сказал он, надо отказаться от обожания, иначе нас ждет погибель. |
