| Он, Регер, никогда не умел обращаться с детьми, не любил бывать с ними, особенно в то время, когда работал над чем-нибудь серьезным, короче говоря, тогдашнее приглашение семье Иррзиглера посетить Пратер было, по словам Регера, чистейшей авантюрой, которая оправдывалась лишь тем, что его, Регера, длительное время, буквально несколько лет, томило чувство, будто он остается перед Иррзиглером в долгу — ведь я действительно пользуюсь в Художественно-историческом музее привилегиями, на которые не имею ни малейшего права, сказал он мне однажды, я часами просиживаю на скамье в зале Бордоне, размышляю или даже читаю рукописи и книги, я занимаю скамью в зале Бордоне, хотя она предназначена для обычных посетителей музея, а не для меня одного, особенно если учесть, что я пользуюсь ею больше тридцати лет. Я прихожу через день в расчете на то, что Иррзиглер предоставит мне скамью в зале Бордоне, хотя не могу этого требовать, ибо там бывает много людей, они желают присесть и отдохнуть, что оказывается невозможным, поскольку скамья в зале Бордоне уже занята мною, сказал Регер. Скамья в зале Бордоне сделалась важным условием для моей работы, опять сказал вчера Регер, она для меня даже важнее, чем столик в Амбассадоре, хотя и этот столик идеальное место для размышлений, но все же скамья в зале Бордоне мне нравится больше, здесь мысль работает напряженней, чем в Амбассадоре, где мысль, конечно, тоже работает, ибо она у меня, как вы знаете, работает всегда и везде, даже во сне, но здесь мне думается лучше, поэтому и прихожу размышлять именно на скамье в зале Бордоне. Я бываю здесь через день и сижу на скамье в зале Бордоне, сказал Регер, причем если бы я сидел на этой скамье ежедневно, а не через день, то нарушилось бы что-то чем я очень дорожу, я же ничем не дорожу так сильно, как своими размышлениями; я мыслю, следовательно — я существую; я существую, следовательно — я мыслю, сказал Регер, поэтому я прихожу через день сюда, сажусь на скамью в зале Бордоне и просиживаю на ней по крайней мере часа три-четыре, но ведь это означает, что на целых три, четыре, а иногда даже на пять часов я занимаю скамью только для себя, поэтому никто другой не может отдохнуть на ней. Усталые посетители музея, которые доходят до зала Бордоне, совершенно выбившись из сил, хотят отдохнуть; для них, конечно, плохо, что скамья оказывается занятой, но я ничем не могу им помочь, ибо еще дома, едва проснувшись, я мечтаю только о том, как бы поскорее занять свое место в зале Бордоне, иначе я готов впасть в отчаяние; если бы у меня не было этой скамьи, я стал бы самым несчастным человеком на свете, сказал Регер. Вот уже больше тридцати лет Иррзиглер всегда резервирует эту скамью именно для меня, сказал Регер, лишь однажды, придя сюда, я увидел, что скамья в зале Бордоне уже занята неким англичанином в бриджах, которого никак не удалось уговорить освободить мое место, не помогли ни настойчивые обращения Иррзиглера, ни моя личная просьба, все оказалось напрасным, англичанин оставался сидеть, не обращая внимания ни на Иррзиглера, ни на меня, сказал Регер. Он, дескать, приехал специально из Англии, точнее из Уэльса, в венский Художественно-исторический музей, чтобы посмотреть на Седобородого старика Тинторетто, повторил Регер слова англичанина, поэтому не видит причины освобождать скамью, специально предназначенную для тех посетителей, кто интересуется именно Седобородым стариком Тинторетто. Я долго уговаривал англичанина, сказал Регер, но он в конце концов просто перестал меня слушать, его вообще не занимали мои объяснения насчет того, насколько важно для меня это место в зале Бордоне и какое значение имеет для меня эта скамья; Иррзиглер несколько раз сказал англичанину, на котором, между прочим, был первоклассный шотландский пиджак, что скамья занята и зарезервирована для меня, хотя подобное заявление было явным нарушением правил внутреннего распорядка, ибо ни одна скамья в Художественно-историческом музее не может быть зарезервирована для кого бы то ни было, тем не менее Иррзиглер, по словам Регера, сознательно пошел на это нарушение, сказав, будто скамья зарезервирована; англичанин спокойно пропустил слова Иррзиглера мимо ушей, как и все то, что говорил ему о скамье в зале Бордоне я; он дал нам выговориться, сам же между тем достал маленькую записную книжку и принялся делать в ней какие-то пометки, относящиеся, видимо, к Седобородому старику. |
