– Не вставай, тебе нельзя сгибать ногу. Хочешь чаю?

– Я хочу знать, что происходит.

Она достала из коробки одну из этих новых саморазогревающихся банок. Заварила нам по чашке чая и села за узенький стол.

– Очевидно, ты у меня, – ответила Генри, – на Бэй‑Ридж. Стрельбу помнишь?

– Хуже, – сказал я.

Я перевел дисплей телефона на заголовки и подтолкнул аппарат к ней: «Стрельба в подпольном клубе». Генри посмотрела и оттолкнула обратно.

– Я читала статью. Чистая ложь.

Я в любом случае не мог прочитать ее. Потому что подписывался только на заголовки, не на новости. Но сообщать об этом Генри нет никакой необходимости. Я пошел в атаку:

– Вы, ребята, попали в передрягу. Вы солгали служащему Бюро. Украли альбом. Похитили служащего Бюро. Забрали его сотню.

– Какую сотню?

– Сотню, которую я отдал твоему дружку Бобу за проигрыватель. Можешь перестать притворяться, будто он не бутлегер. Или еще хуже, александриец.

– Я не притворяюсь, – сказала она. – А ты должен благодарить Боба за то, что он спас тебе жизнь. Ты бы истек кровью. Он положил какую‑то штуковину на твою ногу.

– Куппер, – поправил я. – Я все о нем знаю. В нем есть что‑то, что сообщает подробности. Оно также рассказало мне, что куппер может ставить и снимать только врач.

– Ну и? – Если он наложил куппер, налицо еще одно преступление!

Я уже стоял, облокотившись на стол. Почти в истерике.

Потом я увидел, что синие птицы совершенно исчезли со свитера Генри. Он стал серым, как облако. Ее глаза наполнились слезами, которые, казалось, вот‑вот прольются. Мне вдруг стало ее жалко. Может, во всем виноват куппер?

Я рухнул обратно на стул и понизил голос:

– Мне вообще не следовало ввязываться. Я просто хотел проигрыватель. Я заберу свой альбом и вернусь домой. Где мой лектро?

– Внизу на улице. Припаркован за углом. Я перевернула коврики, чтобы кровь не бросалась в глаза.

– Теперь мне нужен только мой альбом, и я уберусь отсюда.

– Боб спас его.

– Ну так позвони ему. Ладно?

– Я никогда не звоню ему, он звонит. У меня даже номера его нет.

– Ты понимаешь, насколько это подозрительно? – спросил я.

Мне снова захотелось спать.

– Я уверена, он вечером придет сюда, – сказала Генри, наливая еще чая. – Тебе все равно пластинка до конца месяца не понадобится.

– Что?

– Учет. Только тогда Достойная улица обнаружит, что альбома нет в сумке.

Я моментально проснулся.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Знаю, потому что я александрийка, – сказала она наконец. – Или почти. Именно поэтому я подружилась с тобой. Александрийцы всегда ищут контакта со служащими Бюро. Потом ты пришел в школу Чарли Роуза. Я никогда не думала, что все закончится стрельбой.

Почти александрийка? Самое странное, что я совершенно не встревожился. Наверное, все дело в куппере. Или в дымке снаружи, похожей на занавесь, опускающуюся на мир.

– Мы просто нуждались в контакте, – повторила она. – На случай если вдруг что‑нибудь появится. Потом пришел ты с пластинкой. Потом появились они. Я так поняла, Бюро нагрянуло с рейдом.

– Только не Отдел принуждения, – сказал я. – Они даже не знают об альбоме. В любом случае они не нападают на подпольные клубы. И не стреляют из «карильона».

– Ну и не александрийцы, – заметила Генри.

Меня она не убедила, но я устал от споров.