Насупились мужчины, запыхали цигарками, то и дело выходили из избы, прислушивались к свисту ветра.

Наступила ночь. Темнота поубавила ярость бурана, очистила небо от туч, заблестели звезды.

Виргиния Ипполитовна забилась в избе в угол, старалась забыться, но дрожь напоминала ей о времени, заставляла воображать самое ужасное.

Утром, когда совсем стало светло, на хуторе появилась наконец пароконная подвода. На ней приехали те трое мужчин, которых мельком видела Виргиния Ипполитовна со своего поста у часовни.

По их виду — сосредоточенному, уставшему, суровому, Виргиния Ипполитовна все поняла — с Валерьяном случилась беда. Она заторопилась выйти на крыльцо, и тут настигла ее страшная весть:

— Валерьян убит. Мир праху его, — скинув шапку, сказал самый молодой из мужиков и широко, во всю грудь, перекрестился. Помолчав, подал ей руку, тихо добавил: — Касьянов я, черев меня шли вам его послания.

Остальные мужчины тоже сняли шапки, но сказать ничего не сказали, только сокрушенно вздохнули.

Земля под ногами Виргинии Ипполитовны колыхнулась, она вскрикнула, но, ухватившись за перила крыльца, выстояла.

— Горько и тяжко! — сказал Касьянов и ожесточенно ударил кулаком по стене избы.

— Как же? Почему? — онемевший язык не подчинялся ей, застывшие губы сминали слова.

— Надо ж такому случиться! Нас приняли за настоящую почту. Пятеро варнаков напали на нас, рассчитывая, что мы везем деньги. Выстрел сразил его в голову.

— Боже мой… Где же он нашел свою кончину…

— Кто же знал? Все было сделано чисто.

— Прошагал всю Россию, Сибирь, — Виргиния Ипполитовна плакала навзрыд, вытирала слезы рукавичкой.

— Ночью схоронили… Еще один крест встал на Сибирском тракте. Пусть пухом будет ему земля…

— Где же?

— Покажем. Только не теперь. Теперь всем надо разлететься. Пойдете по нашему следу, он выведет вас к тракту, а там налево — к Подломному. Мы поедем другой дорогой к городу через выселки.

— И не тянуть бы, пока не застукали, — сказал один из молчавших мужчин.

— Двинулись!

Зашагала и Виргиния Ипполитовна по указанной ей дороге.

В одном месте из-под самых ее ног с шумом вспорхнул глухарь. Он круто поднялся в небо, уселся на сухую вершину толстой сосны и долго смотрел вслед женщине, удалявшейся нетвердыми шагами, по прямому проселку, забитому снегом.

Вчера с этой же сосны, с этой же сухой макушки он видел, как бушевали на тракте людские страсти. Благо ему ничто пока не грозило. Он угрюмо созерцал происходящее. В его тревожной жизни подобное совершалось уже не впервые.

17

Луиза жила в Томске на Воскресенской горе, в отдельном флигеле, отодвинутом в глубину двора. Хозяин дома занимался ломовым извозом, и когда он выезжал с поклажей на тракт до Маринска или Красноярска, его не было дома по неделям. Жена хозяина занималась вышивкой и часами, согнувшись, сидела за машинкой и пяльцами. И она часто исчезала из дома, унося исполненную работу в белошвейную мастерскую купца Перезвонова. По целым дням в доме не слышалось человеческого голоса.

— Брат Северьян Архипыч, научи ты ее разговаривать по-нашенски, научи как можно скорее, чтоб мог я объяснить ей, что лежит у меня на сердце, — просил Белокопытов Шубникова, когда они ночью вывезли Луизу с заимки, чтобы поселить в городе на тайной квартире.

Одиночество, конечно же, тяготило Луизу, но она понимала, что иного выхода нет, по крайней мере на ближайшие месяцы.

Уныло, тоскливо текла ее жизнь.