|
Эти теоретические рассуждения Салтыкова, в разных вариантах представленные и в других хрониках и вообще в его сатире и публицистике 60-х годов, служат обоснованию одной из важнейших задач пореформенной русской демократии: создать действенную, гибкую, учитывающую всю сложность и противоречивость исторического момента политическую тактику, — тактику, способную активизировать борьбу народа средствами пусть и «непрямыми», «подрывными», даже на поверхностный взгляд «неблагородными», ценою временных «отступлений». Тот же смысл заключен и в другой очень часто затем Салтыковым используемой диалектической формуле: «в мире непоследовательном и колеблющемся одна только непоследовательность и может быть названа строго последовательною» и, добавлял сатирик, «разумною».
Сатирически интерпретированная Салтыковым журнальная полемика иллюстрирует ту мысль, что пореформенная реакционная обстановка предельно нивелировала идейные позиции и политические программы правых партий. Всем им, от защитников монархии Каткова и Чичерина до поверхностно либеральствующего Громеки, свойственны одни и те же «руководящие идеалы», одно и то же чувство враждебности к демократии и к революционерам. Взаимная полемика — просто уловка, создающая видимость самостоятельности и независимого выражения общественного мнения, да еще приманка для подписчиков. В итоговой автохарактеристике хроник 1863 г. прежде всего отмечается драматизм положения, в котором оказались преследуемые реакцией передовые элементы общества («ушибы и другие огорчения»), давление цензурного гнета, столь губительно отразившегося на прогрессивной печати («я никогда не являлся перед тобой в своем натуральном виде, но всегда несколько искалеченным»). В связи со слухами о предстоящей реформе цензуры Салтыков подробно говорит о развившемся в России искусстве эзоповского повествования, в какой-то степени нейтрализующего карательное усердие властей. Самый смех, принятая в публицистике «веселая манера» рассказа дали, по мнению Салтыкова, возможность трезво расценить устрашающие события минувшего года, выяснить их подлинный исторический смысл, предостеречь от пессимизма и уныния, внушить своим сторонникам, «мальчишкам», мысль о грядущей победе сил добра и света.
Вот и все. То самое, что в романе г. Тургенева доказывается на 10–15 печатных листах, здесь резюмируется в каких-нибудь четырех строчках.
Впервые — С, 1864, № 1, отд. «Современное обозрение», стр. 17–48 (ценз. разр. — 18 января и 10 февраля). Одна из глав — «Размышления по случаю нового года» — в сокращенном виде, с восстановлением нескольких мест доцензурного текста и незначительной стилистической правкой, вошла под заглавием «Новогодние размышления» в 1-е и 2-е изд. «Признаков времени» («Признаки времени и Письма о провинции», СПб. 1869 и 1872); в следующие издания не включалась. Сохранилась третья чистая корректура, набранная 17 января и адресованная А. Н. Пыпину. Текст хроники в «Современнике» испорчен многочисленными цензурными купюрами и заменами. Поэтому в настоящем издании печатается по корректуре (редакторам изд. 1933–1941 осталась неизвестной) с учетом авторской доработки текста для журнальной публикации. Надо помнить, однако, что вмешательство цензуры в ряде случаев давало толчок и повод для творческой переработки текста. Так было и в настоящей хронике: после изъятия образа «мецената, наблюдающего за литературой» (в наст. изд. восстановлено) Салтыков разрабатывает образ «литературного генерала», политически менее острый, но также весьма существенный в галерее сатирических образов «Нашей общественной жизни». В соответствии с этим в «Современнике» напечатано: Другие важнейшие случаи цензурных изъятий и замен, произведенных в тексте «Современника»: Ибо новые ярлыки суть наши естественные союзники. |
