|
Иванове «Памяти художника» противопоставил глубокое философское обобщение конфликтов действительности в исторической картине Иванова засилию бытового жанра в современной европейской живописи (см. также в т. 9 наст. изд. статью Салтыкова о «Первой русской передвижной выставке»). В понимании задач живописи вообще и исторической, живописи, в частности, находит себе объяснение и расхождение Салтыкова и Стасова в оценке «Тайной вечери». В исторической картине Стасов ценил не глубину ее философского содержания, а правдивую передачу внешних примет прошлого быта, одновременно требуя, чтобы она служила прямой иллюстрацией современным жизненным вопросам.
(как жаль, что почтенный редактор «Дня» не называет губернии по имени; с своей стороны, я могу его заверить, что знаю очень много губерний, северо-восточных, юго-восточных, средних, северных, южных, юго-западных и даже северо-западных, в которых начальники находят превосходнейших и неукоснительнейших исполнителей для своих мыслей). Не ручаюсь за достоверность такого указания: мы не имели силы одолеть чтением весь перевод» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, М. 1955, стр. 261). Известно мне, например, что еще очень недавно 200 московских студентов, с дозволения родителей, ринулись было в область политики, но я готов биться об заклад, что эти молодые люди вместе с тем и ловкие юристы, и глубокомысленнейшие философы… Я готов биться об заклад, что когда эти молодые люди вырастут, то ни одна кафедра ни в одном университете не останется праздною. то есть стал говорить о таких предметах, которые именно непосредственно после «трех рыб» следуют.
Впервые — С, 1863, № 12, отд. «Современное обозрение», стр. 197–242 (ценз. разр. — 8 января 1864 г.). Сохранилась корректура статьи, без каких-либо помет, адресованная А. Н. Пыпину (ИРЛИ). Глава «Кашинские торжества» первоначально предназначалась для предыдущей, ноябрьской хроники, но, по-видимому, вовремя не была закончена автором. Другая глава — «Что лучше? — Любопытный спор между двумя московскими публицистами» — написана Салтыковым дополнительно, после набора статьи: она приложена к корректуре (в оглавлении которой не названа) в виде гранок отдельного набора с надписью «К Общественной жизни». В настоящем издании печатается по тексту «Современника» с устранением многочисленных цензурных купюр и замен. Изъятию и переделке подверглись как довольно значительные отрезки текста, так и отдельные фразы и слова. Прежде всего, как и в других случаях, цензура охраняла авторитет власти, дворянского сословия и церкви. Был удален, например, текст: «Вообразим себе <…> искушенная преданность» (стр. 190, строки 5-14). Текст о христианских «аскетах» (от: «жить довольно долго в обществе аскетов» до «обнаженных блудниц», стр. 193, строки 11–16) был заменен другим, ослабленным: «по востоку жить довольно долго в обществе факиров, он дошел до такого исступления, что и сам чуть-чуть не сделался факиром. Уже перестал он и чесаться и мыться, уже обзавелся гноищем и вретищем, одним словом…» Строка точек в «Современнике» указывала на изъятие цензурой отрезка о «гусятнике» Людовике-Наполеоне и об отношении к нему вице-губернатора Змеищева (от слов: «Помню я, что когда в губернский город Крутогорск» до: «Что ж означает этот факт?» — стр. 196, строка 12 — стр. 197, строка 7; и далее, от слов: «И еще один вывод» до: «влияние-то среды!» — стр. 198, строки 3-14). Была затушевана ироническая характеристика «либеральных излишеств» «благородного дворянства», в своем первоначальном виде намекавшая на тверскую оппозицию 1861–1862 гг. |
