Добавим, что, по нашему глубокому убеждению, эти люди имеют право на развлечения. Мы считаем безрассудными устные и письменные требования запретить подобные зрелища. Мы уже указывали, что, на наш взгляд, любовь к театральным представлениям неотъемлема от человеческой натуры. У любого известного нам народа, начиная от древних греков и кончая бушменами, мы обнаруживаем театральные представления в той или иной форме. Мы питаем глубочайшее почтение к судьям графств и к лорду-камергеру, но относимся с несравненно большим уважением к столь всеобъемлющему и неизменному свойству человеческой души и полагаем, что оно переживет многие из современных институтов. Мы ни в коем случае не собираемся осуждать такого рода театры только потому, что вход туда стоит четыре пенса, а не четыре шиллинга или четыре гинеи, хотя и готовы самым решительным образом содействовать тому, чтобы они предлагали воображению своих зрителей более здоровую и полезную пищу, и были бы рады, если бы пост театрального цензора, который, подобно многим другим, стал простой придворной синекурой, превратился бы в важную должность, играющую существенную роль в деле народного просвещения. Было бы гораздо полезнее, если бы такая цензура осуществляла здравый надзор над низшей разновидностью драмы, вместо того чтобы запрещать подлинные произведения искусства, как это было проделано с пьесой мистера Чорли * в Сэррейском театре недели две-три назад - и всего лишь из-за бессмысленной формальной придирки.

Вернемся, однако, к мистеру Уэлксу. Публика, имевшая полную возможность и видеть и слышать, была само внимание. Из-за тесноты зрители после антрактов довольно долго усаживались на свои места, но в остальном они старались не упустить ни словечка и одергивали (в не слишком изысканных выражениях) всякого нарушителя порядка.

Когда мы вошли в зал, мистер Уэлкс уже давно проследовал вместе с леди Хэттон, героиней (в которой мы с трудом узнали изуродованное детище покойного Томаса Инголдсби *), в "угрюмый дол к древу самоубийц", где леди X. встретила "видение рокового свершителя" и выслушала "ужасную повесть о самоубийстве". Кроме того, она "своею кровью скрепила договор", узрела, как "разверзлись гробницы", видела, как "мертвецы вставали из могил, визжа: моя, навек моя!" - причем, все эти пустячки (каждому из которых была посвящена отдельная строка в афишке) заняли только одно действие. Впрочем, на этом оно не кончилось, ибо мы еще успели увидеть, как некий древний английский монарх по имени "Эннери" услаждался зрелищем танцев посреди сада, но тут же эти развлечения были прерваны "жутким явлением Демона". Эта "потусторонняя причина" (с угольно-черными скошенными к вискам бровями и обклеенными красной фольгой скулами) вызвала падение занавеса как раз в ту минуту, когда мы наконец вступили во владение своей душевой будочкой.

Когда занавес опять взвился, оказалось, что леди Хэттон продала себя Силам Тьмы на очень тяжелых условиях и теперь охвачена раскаянием, а заодно и ревностью - это последнее чувство пробудила в ней прекрасная леди Родольфа, королевская воспитанница.