Уповая на здравый смысл наших соотечественников и опираясь на некоторое знакомство с нуждами и обычаями нашего народа, мы приступаем к вопросу о воскресном отдыхе, нисколько не поколебленные недавней свистопляской недобросовестной информации и недоброжелательства, подготовившей почву для выступления лорда Эшли *. Эти прелиминарии напоминают сказку о египетском чародее и мальчугане, которому льют на ладонь какую-то темную жидкость, превращающуюся в волшебное зеркало. "Что ты видишь в нем? Поищи-ка лорда Эшли". - "О! Я вижу человека с метлой в руках". - "Отлично! А что он делает?" - "Ах! Он выметает мистера Роуланда Хилла! А теперь я: вижу огромную толпу, и все они выметают мистера Роуланда Хилла. Они водрузили красный флаг с надписью "Нетерпимость". Они разбивают лагерь, и на каждой палатке написано "Митинг". Вдруг все палатки опрокидываются, и теперь мистер Роуланд Хилл выметает всех прочь. Но что я вижу! Сам лорд Эшли выходит вперед с резолюцией в руке".

Что касается богословской стороны вопроса, то да позволено нам- будет удовольствоваться одной христианской истиной: "Не человек для субботы, а суббота для человека". Никаким множествам подписей под петициями нельзя перечеркнуть этих слов. Никаким количеством томов парламентских отчетов, издаваемых Хансардом, нельзя ни в малейшей степени подорвать их значения. Вносите и выносите резолюции, предлагайте законопроекты, созывайте комиссии - в нижних и верхних палатах, в аппартаментах миледи, проводите первое, второе, третье, тридцать третье чтение, никакими петициями, резолюциями, законопроектами и комиссиями нельзя уничтожить действенность провозглашенного христианской религией освобождения от мертвой буквы ветхозаветного закона. Особенно же в данном конкретном случае.

Когда некое положение возводится в принцип, важно установить, в какой мере этот акт оправдывается здравым смыслом и логикой. Давайте разберемся в этом деле.

Лорд Эшли (чье имя мы упоминаем с искренним уважением за все то добро, которое он сделал, хотя в данном вопросе он, как мы полагаем, был введен в заблуждение самым злонамеренным образом) говорит о провинциальных почтовых чиновниках, работающих по воскресеньям так, как если бы они день-деньской маялись не покладая рук. "Почему они обречены на участь париев, лишенных возможности пользоваться теми благами, которые доступны всем остальным англичанам?" - вопрошает он. Ему угодно, чтобы перед нашим умственным взором предстал длинный ряд почтовых чиновников, просиживающих за своими окошечками все воскресенье напролет, немытых, небритых, нечесаных, испускающих тяжкие вздохи в такт церковным колоколам и орошающих горькими слезами целые тонны писем, проходящих через их руки. Наш слезоточивый друг - пария, в котором большинство из нас узнает почтенного старого знакомого, такая же фигура речи, как и ядовитый анчар на Яве. Предположим, что нам придет в голову объявить в "Домашнем чтении", будто бы каждого почтового чиновника, работающего по воскресеньям в деревне, заставляют сидеть под сенью явайского анчара, специально посаженного в цветочной кадке, для того чтобы отравить его ядовитой тенью, разве мы пойдем гораздо дальше самого лорда Эшли? Приходилось ли кому-либо из наших читателей отправлять письма из деревни по воскресеньям? Не замечали ли они на дверях почтовой конторы объявления о том, что господин почтмейстер откроет контору в воскресенье с такого-то часа, но не ранее? И, дождавшись скрепя сердце этого почтового парию, разве они не видели, как он появляется, во всем параде, в накрахмаленных воротничках, и с удивительной легкостью и проворством разделывается со своей работой? Нам самим приходилось это видеть. Мы отправляли и получали письма по воскресеньям во всех уголках королевства, но никогда не видели почтового парию, изнемогающего под бременем тяжкого труда. Напротив, мы наблюдали его в церкви, свежим и бодрым (несмотря на то, что перед этим он целый час трудился над разборкой утренней почты), мы встречали его на прогулке с молодой особой, с которой он обручен, мы видели, как он встретился с нею и ее подругой позже, уже после отправки почты, но он вовсе не казался подавленным или изможденным.