Спор о формализме я, разумеется, приветствую. Со времени съезда литераторов прошло девятнадцать месяцев, и уже давно пора было о чём-нибудь поспорить. Однако мне кажется, что с формализмом покончили слишком быстро. И так как спор этот возник не внутри союза, а подсказан со стороны, — является сомнение: не покончено ли с этим делом только на словах? Мне кажется, что спор о формализме можно бы углубить и расширить, включив в него тему о формах нашего поведения, ибо в поведении нашем наблюдается кое-что загадочное.

Например, некоторая часть зарубежной интеллигенции, понимая мерзость фашизма и видя, что пролетариат Союза Советов успешно ведёт работу, имеющую неоспоримое интернациональное значение, убеждается в полезности, в неизбежности классовой борьбы и начинает сотрудничать с пролетариями своих стран, — как реагируем на это мы, литераторы Союза Советов? Какие мысли будит у нас это явление, что именно говорится нами в стихах и прозе по этому поводу?

Наша литература в некоторой, очень небольшой, её части уже превратилась в интернациональную. Нам пора понять, что это — её путь, её назначение. Наших книг ждут, и ждут книг строго реалистических, но освещённых и согретых огнём того трудового героического пафоса, которым полна действительность наша.

Отсюда совершенно ясно, что мы должны работать, не забывая об интернациональном смысле трудодеятельности нашего народа, стараясь дать пролетариям за рубежом наиболее чёткое представление о героизме нашего пролетариата.

Почему наша литература скромно или гордо молчит, когда слышит, читает о мерзостях фашизма? Почему не обнаруживаем гнева, читая о том, как итальянские лётчики забрасывают бомбами госпитали «Красного Креста», добивают раненых абиссинцев, уничтожают медиков, женщин, детей, отравляют воду, землю, скот, растительность? Ведь нельзя сказать, что наши литераторы поглощены действительностью своей страны до того, что у них уже нет времени, нет сил для внимания к жизни зарубежного мира.

Хотя книги у нас пишутся так же быстро, как и небрежно, однако за девятнадцать месяцев, истекших со времени съезда, 3000 членов Союза писателей дали удивительно мало «продукции» своего творчества. Хорошо, если эта медленность говорит о работе более тщательной.

Надо бы серьёзно поговорить о том, что и в какой форме можем и должны мы дать зарубежным читателям. Надобно так же серьёзно подумать о необходимости создания «оборонной» литературы, ибо фашизм усердно точит зубы и когти против нас и поголовное истребление абиссинцев фашистами Италии немецкие фашисты, конечно, оценивают как «пробу меча», который они, как известно, предполагают употребить именно для истребления пролетариев и колхозников Союза Советов.

Здесь уместно указать, что немецкие литераторы — Фейхтвангер, А.Деблин и многие другие — уже нашли время для того, чтобы достойно изобразить и обличить гнусности фашизма, а у нас за восемнадцать лет всё ещё не дано ни одной книги, которая изобразила бы грандиозный процесс преобразования страны с тою силой и красотой, которую этот процесс вносит в жизнь мира. От нас мир ждёт именно таких книг, и мы должны дать их, но — всё ещё не даём. Почему? Мне кажется, потому, что — как заявил один литератор на собраниях в марте — «среди нас ужасающая разобщённость, у нас процветает отчуждение друг от друга». Другой литератор указал, что «автор должен стремиться к чувству ответственности».

Воспитать в нашей среде чувство коллегиальной, коллективной ответственности пред читателем и литературой совершенно необходимо, но это чувство невозможно разжечь в условиях «разобщённости» и «отчуждения». Если писатели психологически изолируются так же, как физически изолируются «друг от друга» барсуки и осьминоги, — это, разумеется, не будет способствовать росту сознания литераторами смысла их работы и сознания коллективной ответственности их пред страной.