|
Желудок сжимался, будто он отравился просроченными йогуртами, но рвоты не было. Понимая, что в таком состоянии в метро идти никак невозможно, Буслаев перешагнул низкий заборчик и, волоча ноги как паралитик, побрел за павильон. Там грелись на солнышке двое бездомных, между которыми стоял мешок из?под сахара, полный бутылок. Бездомные смотрели на Мефа и улыбались ему пятью зубами на двоих. Один, отламывая, бросал хлеб бродячей собаке, которая его не ела, но вежливо нюхала. – Не жрешь? Ну и не жри! Колбасе продалась – знаю тебя! – с обидой говорил он ей. Собака понуро опускала морду. Хвост вилял то быстрее, то медленнее, реагируя на интонацию. Заметно было: ей приятно, что с ней разговаривает человек. Пару раз она вежливо поднимала хлеб, держала его во рту и снова роняла. Меф привалился плечом к стене, чувствуя, что без опоры ему не устоять. Мир то сужался, то расширялся. Все, что вокруг, казалось иллюзией. Те люди, которые были далеко, стали вдруг близко, а тех, что близко, вроде как и не существовало вовсе. На бетонном заборе было некрупно и с болью написано краской: «Андрюша, спасибо тебе за все, но ты мерзавец!!!», а чуть ниже огромными жирными буквами: «НА ЛИЦ, ПАЧКАЮЩИХ СТЕНЫ РЕКЛАМОЙ И СВОИМИ МЫСЛЯМИ, НАЛАГАЕТСЯ ШТРАФ!!!» А под этой второй надписью некий остряк?самоучка подписал баллончиком «Андрюха». Меф понял, что значение слов от него ускользает. Всякий смысл рассыпается прахом, едва касаясь сознания. Зато он безошибочно и надежно вспомнил, что рапира с очень длинным клинком, легкой гардой и широким круглым щитком называется фламбержем. Более того: с нереальной четкостью представил себе, как он работал бы самим фламбержем и как он работал бы против фламбержа. За павильон метро заскочила испуганная женщина. К груди она прижимала стремительно расползающийся желтый пакет. В трех метрах от Мефа пакет порвался окончательно. На асфальт хлынули яблоки. Женщина попыталась удержать сразу все, но именно по этой причине не удержала ни одного. Последнее яблоко коварно спрыгнуло у нее с рукава, миновав ладонь. Меф смотрел на желтый лопнувший пакет и ощущал, что и у него внутри что?то рвется, будто невидимые пальцы сдирают с памяти оберточную бумагу. Там, где совсем недавно – только сегодня утром – росли цветочки и березки, все было ясно, понятно, привычно – дом, мать, Эдька, университет, Дафна, – теперь темнели безобразные провалы. Это было так жутко, что Меф ощутил себя птенцом, который, выбравшись из скорлупы, вновь пытается в нее забраться. Страшно! Вокруг все огромное, новое – деревья, небо, заборы, коршуны. В скорлупу хочу, в скорлупу! Там тепло, уютно и ничего, кроме яичницы, тебе не угрожает! Однако скорлупа уже осыпалась, и цыпленка никак не вмещала. Пришлось встряхнуться, расправить крылья и признать, что курорт закончился и началась собственно жизнь. Глава 2 Должник Мамзелькиной Первый шаг к свету – оставить свою помойку при себе и не делиться ею с другими. Второй – хотя бы вчерне разгрести ее. Неформальные разговоры златокрылых – Расскажи мне сказку! – надув губы, потребовала Ирка. Сегодня она болела и имела право на капризы. – А самой почитать? – вздохнул Багров и слетел со стула, контуженный брошенной подушкой. Валькирии не мажут, даже если у них смертельная температура «тридцать семь и два» и за вечер они чихнули целых четыре раза. – Рассказывай! Не сачкуй! Матвей встал и потянулся, коснувшись пальцами низкого потолка «Приюта валькирий». |
