Наблюдая этот замедленный ужастик, который он сам же и вызвал к жизни, водитель снова едва не поддался дикому желанию сделать оттуда ноги. Бросить свою жизнь, жену, машину, бросить все и бежать куда глаза глядят. Он забыл, что его бумажник со всеми документами лежит на переднем сиденье автомобиля, рядом с мобильным телефоном, в адресной книге которого значились пятьдесят четыре номера. Он забыл, что у машины есть номера, по которым компьютер в считанные секунды выяснит, кто он такой. Он забыл обо всем, из чего несколько минут назад складывалась его жизнь. Только одна мысль осталась в его голове — беги, спасайся.

Потому что, даже если сбитый им пешеход выживет, то, что последует за этим, будет тянуться годы и годы и разрушит всю его жизнь: больница, реабилитация, огромные платежи по страховке, судебные процессы, испорченная репутация и, разумеется, деньги. Хотя внутри у него все визжало от страха, он не мог не думать о деньгах.

Вот что творилось у него в голове, пока он стоял и смотрел на тело, которое шевелилось медленно, точно омар или краб, слишком долго пролежавший на суше. И во всем виноват он, только он. Господи Боже, да у него теперь миллионы высудят. Миллионы у него были, но теперь он их потерял, потому что…

Тело медленно повернулось. Оно перевернулось с живота на спину, так что впервые стало видно лицо жертвы. Кто-то опять повторил: «Он жив!», как будто то, что происходило у них на глазах, нуждалось в словесном подтверждении. Но будет ли пострадавший жить дальше? Насколько серьезны его ранения?

Водителю надо было это выяснить. Он просто не мог больше стоять рядом и не знать, что произошло. Собрав остатки мужества, он подошел к пострадавшему, который лежал теперь на спине, глядя в небо. Удивительно, но на нем совсем не было крови. Разве такое возможно? Как это может быть, чтобы большая машина на полной скорости сбила человека, зашвырнула его вон куда, а у него даже кровь не пошла?

Пострадавший медленно перевел взгляд с неба на водителя и сказал:

— Мне нужна твоя машина.

Водитель в удивлении отпрянул. Джон Фланнери говорил не просто отчетливо и обращался именно к нему, он говорил по-фламандски. Откуда он мог знать, что водитель — бельгиец, а фламандский его родной язык?

Никто из зевак на этом тягучем экзотическом языке не говорил. Они, естественно, решили, что раненый от боли помешался и бредит.

— Слушай меня внимательно, повторять я не буду. Через минуту я перейду на немецкий, и все, кто здесь собрался, меня поймут. Я попрошу тебя посадить меня в твою машину и отвезти в больницу. Это надо будет сделать быстро, потому что полиция уже близко, и, как только они сюда доберутся, все станет официально. В твоих интересах, чтобы они тебя здесь не застали.

Водитель не верил своим ушам. Он вообще не верил в то, что все это происходит с ним. Но оно происходило, и поделать он ничего не мог.

— Ладно. Сделаешь.

Фланнери произнес эти слова утвердительно, а не вопросительно, как следовало бы. Водитель промямлил «да».

Во второй раз Фланнери заговорил громче и на безупречном немецком.

— Мне больно. Больно. Мне нужно в больницу. Сейчас. Немедленно!

Он повторял это снова и снова, как какую-то плаксивую жалобу. Зеваки советовали ему подождать — ведь наверняка «скорая» вот-вот подъедет. Единственная ошибка Фланнери была в том, что он встал как-то слишком быстро для человека, серьезно пострадавшего в происшествии. Но он знал, что до приезда полиции осталось восемь минут. Так что вставать пришлось быстро. Доковыляв до «порше», он открыл дверцу и выкрикнул:

— Отвезите меня.