|
Но, понимая, что из них он должен выбрать один, Аргон-кун не знал, на что решиться. Было бы разумно сначала доставить себе удовольствие, подумал он и, нарисовав виски и сыр, стал неторопливо размышлять, отхлебывая маленькими глотками виски и закусывая сыром.
Однако чем больше он размышлял, тем труднее становился для него выбор. «Да, пожалуй, не так легко его сделать. Эта работа посложнее всех композиций, которые я создавал до сих пор, и дело не в людях, я их уже рисовал. Всё как следует прикинув, поймешь, что ограничиться рисованием лишь таких радующих глаз вещей, как море, горы, речушки, фруктовые сады, не годится. Нарисую я, к примеру, горы. Но они сразу же перестанут быть только горами, которые я изобразил. Что находится за ними? Город? Море? Пустыня? Какие люди там живут? Какие животные обитают? Я буду рисовать, не зная всего этого. Это не бездумная работа, которая совершается лишь ради того, чтобы сделать окно окном. Она связана с сотворением Мира. Моя кисть предопределит этот Мир. Можно ли полагаться в таком деле на случайность? Необходимо избежать любой неосторожности при изображении того, что находится снаружи, за окном. Я должен нарисовать картину, в которой не будет людей, изображавшихся мной когда-либо».
Аргон-кун погрузился в размышления.
Всю первую неделю он целыми днями думал о том, каким должен быть на его картине этот бескрайний Мир. В комнате снова появился натянутый холст и плавал запах скипидара. Стопкой лежали десятки набросков. Но чем больше он думал, тем больше возникало проблем, решить которые было ему не под силу. Наконец Аргон-кун решился отдать себя на волю случая, но он понимал, что это неправильно, ведь тогда потеряет всякий смысл то, что в его руках оказалась возможность сотворения совершенно нового Мира. Даже если верно отобразить неизбежные частные факты и ограничиться этим, то взаимная их противоречивость в конце концов снова вернет его в прошлый Мир и, не исключено, опять заставит голодать. К тому же, и мелок не бесконечен. Нужно изменить Мир в целом.
Следующую неделю он пил и объедался.
Третья неделя прошла в отчаянии, близком к помешательству. Холсты вновь покрылись пылью, запах краски стал еле уловимым.
Началась четвертая неделя. Наконец Аргон-кун принял решение. Оно было продиктовано отчаянием. Ждать дальше он уже просто не мог. Чтобы избежать ответственности за изображение пейзажа за окном, он попытался пойти на страшную авантюру — во всем отдаться воле случая. Он решил нарисовать на стене дверь и, исходя из того, что окажется снаружи, определить вид из окна. Даже если все это окончится полным провалом, например, пейзаж останется таким, каким он разворачивался перед его домом, все равно это намного предпочтительнее, чем брать на себя ответственность. Будь что будет, лучше бежать от всего этого.
Аргон-кун после долгого перерыва снова надел пиджак. Поскольку он совершал обряд решения, каким быть Миру, пиджак не следовало рассматривать как неподобающую случаю напыщенность. Негнущимися пальцами он начал рисовать мелком судьбы. Вот она, дверь... Дыхание перехватило. И не случайно. Ведь увидеть неизвестное, скрытое за дверью, возможно, величайшая надежда, которой живет человек. Вознаграждением может оказаться поджидающая его там смерть.
Он берется за ручку. Отступив на шаг, открывает дверь.
Глаза заряжены динамитом. И он взрывается... Чуть переждав, Аргон-кун со страхом открывает глаза — перед ним сверкающая на полуденном солнце пугающая бескрайняя равнина. Куда ни бросишь взгляд, виден лишь горизонт, тени нет нигде. На небе ни облачка — от этого оно выглядит чуть ли не черным. Взметая вверх тучи песка, дует горячий, сухой ветер. Выходит, горизонт, проведенный ради того, чтобы определить композицию, сам превратился в пейзаж. Интересно. О-о...
Итак, мелок не пришел ни к какому решению. Теперь опять всё нужно начинать сначала. Придется нарисовать горы, воду, облака, растения, нарисовать птиц и зверей, рыб и отдать все это пейзажу. |