— Почему?

— У этой лодочки ведь имелся якорь, не так ли? Почему же он не привязал его к телу? Даже я бы до этого додумалась, если бы захотела убить…

— А вы уверены, что не убивали? — осведомился кто-то, и, вдоволь нахохотавшись, присутствующее начали расходиться.

Мэнсфилд Дин уходил последним. Он задержался намеренно и, подогнав к двери машину, спросил меня, не соглашусь ли я отправиться к ним на ужин.

— Не надо переодеваться, мисс Ллойд. Поедемте. Мы не придерживаемся строгого этикета… Когда мы одни, мы ужинаем рано. Агнесс сейчас стало получше, а мне не по душе, когда подумаю, что вы здесь совсем одна. В конце концов, — добавил он, — вам не мешает слегка развлечься. Что бы ни крылось за этой историей с Фредом Мартином, вашему брату это вреда не принесет.

Я и поехала, задержавшись лишь для того, чтобы умыться и причесаться. После моего старенького автомобильчика его лимузин показался мне восхитительно удобным, и, устроившись поудобнее, я закрыла глаза.

— Вот и хорошо, — заметил он. — Постарайтесь забыть обо всём. Сегодня вечером мы не станем говорить на эту тему.

И он неукоснительно придерживался этого намерения. Хороший человек Мэнсфилд Дин, подумала я, со всеми его деньгами: с ним так спокойно и комфортно. Хотя, конечно, он и не слишком счастлив. Когда мы свернули на подъездную аллею к дому, я открыла глаза и вдруг увидела его таким же, как в тот день, когда повстречала его на тропинке, проходившей над его домом, — со склоненной головой и неизбывной горечью, застывшей на лице.

Едва я выпрямилась на сиденье, как он тотчас же набросил на себя веселую маску.

— Вот и приехали, — оживленно возвестил он. — Коктейль вас взбодрит. — Он по-дружески накрыл своей большой ладонью мою руку. — Помните, сегодня вечером никаких загадок. Только немного посплетничаем за милую душу, ладно?

В итоге в течение трех часов я в тот вечер слушала его громоподобный голос, вкушала разные деликатесы за полированным столом в ярко освещенной комнате и пыталась забыть о своих неприятностях.

Агнесс Дин была молчалива. Время от времени ее муж пытался вовлечь ее в разговор, но при этом создавалось впечатление, что каждый раз Агнесс приходится с усилием возвращаться к действительности откуда-то издалека. Улучив момент, когда после ужина она вышла из гостиной, он сообщил мне, что доктор Джеймисон всерьез обеспокоен ее состоянием, и в его голосе я уловила трагические нотки.

— Думаю, он не питает особых надежд, — сказал мистер Дин. — Вот как бывает: человек выстраивает свою жизнь, работает, чего-то добивается, а потом вдруг понимает, что все это ни к чему. Существуют вещи, которые не купишь ни за какие деньги…

Голос его сорвался, и в следующее мгновение он уже громогласно потребовал горячей воды: «Этот кофе прямо как чернила!»

В тот вечер он пешком проводил меня до Сансет-Хауса. Он отнюдь не испытывал жалости к самому себе— это было видно. Но не переставая говорил о своей жене. Они приехали на остров из-за свежего воздуха, сказал он; но ее болезнь частично обусловлена напряженным психическим состоянием. Ей бы следовало соблюдать постельный режим, но неподвижность и бездействие угнетают ее.

— Наверное, мне не стоило рассказывать вам о моих бедах, — извиняющимся тоном добавил он. — У вас и своих забот хватает.

Выдался один из столь редких у нас теплых летних вечеров. Обычно после захода солнца на остров опускалась прохлада, но та ночь была просто восхитительной. Помню, Дин вдруг остановился и, подняв голову, посмотрел на звезды.

— Странно, — произнес он, — но, глядя на такое вот прекрасное небо, я всегда невольно ощущаю, что Бог все-таки существует.