— Смею заметить, что лично мне приходится платить по своим счетам!

Мне стало жаль ее. Всю свою жизнь она чувствовала себя защищенной, а вот теперь лицом к лицу столкнулась с беспощадной реальностью.

Джордан похоронили на следующее утро, погребальная контора Джима Блейка предоставила свои услуги. Артур на похороны не пошел, и Мэри-Лу тоже. А вот Элиза Эдвардс приехала в черной креповой вуали: было и еще несколько человек из городка. Мы с Элизой сидели рядом, и, воспользовавшись случаем, она шепнула мне:

— Кто-то же должен представлять ее родственников, если у нее таковые имеются. Вот я и подумала, что могу и я.

Когда мы выходили из церкви, мне показалось, что я увидела Аллена Пелла, но он тут же куда-то исчез.

Я распорядилась, чтобы Джордан похоронили рядом с Джульеттой: так мы и оставили их вместе, госпожу и служанку. Ничто больше не волновало их, ничто не имело значения — ни те вещи, что были упакованы в сундуки в Сансете, ни та тайна, что на время связала их. Кто-то самым жестоким образом обрубил все концы, в буквальном смысле убрав их в воду. Две могилы рядом. Я положила цветы на холмик, под которым упокоилась бедная Хелен Джордан. Бросила взгляд на могилу Джульетты и удивилась: кто-то совсем недавно принес ей целую охапку цветов. Свежих и, несомненно, дорогих. Озадаченная этим, я в то же утро заехала к местному торговцу цветами и поинтересовалась насчет них. Ему было известно не больше моего.

— Это был телеграфный заказ из Нью-Йорка, — сообщил он. — Цветы велено возлагать каждую неделю, до тех пор пока заказ не будет отменен. Имя заказчика указано не было.

Весьма загадочно. Я стояла в магазине в окружении роз и гвоздик под стеклом, среди садовых цветов и растений в кадках и размышляла над этим. Значит, кто-то из окружения Джульетты любил ее и оплакивал? Но она вращалась, как правило, среди людей жестоких, бесчувственных— их интересовала только жизнь, но отнюдь не смерть.

И кто мог так любить ее? Разве такие женщины, как Джульетта, способны вызывать любовь? Мне казалось, что нет. Они внушали страсть, дикую безрассудную страсть, безо всякой примеси духовности. Что же касается длительного, прочного чувства…

Я узнала имя нью-йоркского цветочника, правда, не без труда, и когда села в тот вечер на поезд до Нью-Йорка, бумажка с этим именем лежала у меня в сумочке.

Поезд с грохотом мчался вперед. Где-то позади был прицеплен багажный вагон, в котором находились сундуки и чемоданы Джульетты, а где-то, возможно в сидячем вагоне, — неизменно экономный, что типично для Новой Англии, — ехал Рассел Шенд. В конце концов он все-таки решил ехать одновременно со мной.

Но, лежа на полке в своем купе, заснуть я не могла. В тот день я встретила на городской улочке Тони Радсфорда и обратила внимание, что на его коричневой спортивной куртке не хватало одной пуговицы. Когда я сказала ему об этом, он только улыбнулся.

— Мне нужна жена, Марша, — заявил он. — Эта чертова штуковина оторвалась уже несколько недель назад, а запасной у меня нет.

— Зайди ко мне, и я пришью тебе пуговицу, — предложила я. — По-моему, я нашла ее— у нас в саду.

Прошло мгновение, прежде чем до Тони дошел смысл сказанного. Внезапно он сильно смутился.

— С-с-п-пасибо, — заикаясь проговорил он. — Обязательно зайду. — И поспешно откланялся.

Я лежала в купе громыхающего поезда и размышляла. Тони в саду. Тони взбирается по решетке, а над ним, у окна, стоит Артур. Это было просто непостижимо. Но согласитесь, что все, связанное с этими нашими убийствами, было поистине непостижимым… 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Попасть в квартиру Джульетты оказалось не так-то просто.