Собрал листы, разложенные на постели больного, прижал их к груди и низко поклонился старому торговцу.
– Святы Близнецы, чтимые в Трех мирах, – медленно, торжественно возгласил он, ибо ничего более подходящего случаю, чем братское благословение Учеников, на ум ему не пришло.
– И Отец Их… – прошептал Балдыка. – Живи, молодой Ученик, с доброй памятью обо мне, разбойнике…
Соллий еще раз поклонился ему и поскорее вышел, унося с собой драгоценную находку.
Оказавшись в библиотеке Дома и вложив чудом обретенные листы в те места книги, где их так недоставало, Соллий открыл первую страницу рукописи. Перечитал словно бы новыми глазами давнюю запись на полях: "ДА ПОСЛУЖИТ В НАЗИДАНИЕ ЗДОРОВЫМ И К ИСЦЕЛЕНИЮ СТРАЖДУЩИХ. ДАР ДОМУ БЛИЗНЕЦОВ В МЕЛЬСИНЕ ОТ ГАФАНА-КУПЦА."
Соллий обмакнул в чернила остро отточенную палочку и твердым почерком приписал:
"…И БАЛДЫКИ СОЛЬВЕННА, ТОРГОВЦА ТКАНЯМИ В МЕЛЬСИНЕ. МОЛИТЕСЬ, БРАТИЕ, ЗА ОБОИХ – ДА ЛЯЖЕТ ЗВЕЗДНЫЙ СВЕТ ИМ ПОД НОГИ! ПО ГРЕХАМ И ДОБРОДЕТЕЛЬ; НАМ ЖЕ ЗАВЕЩАНА ЛЮБОВЬ".
Несколько дней спустя брат Гервасий прочитал эту приписку, когда зашел в библиотеку продиктовать Соллию новые комментарии к его труду. А прочитав, вдруг как-то просиял: возможно, и поторопился старый наставник с грустными выводами насчет Соллия. Не исключено, что именно в служении Младшему на многотрудном поприще милосердия Соллий обретет истинное свое призвание.
***
Все в новой его жизни казалось Салиху дивом. Казалось, не нашлось бы среди окружающих его сейчас вещей, людей и их обычаев такого, что не вызывало бы у него искреннего и глубочайшего изумления. Алаху же невежество чужака попеременно то смешило, то раздражало.
Заметив висящих у входа в юрту Трех Небесных Бесноватых – наиболее чтимых в роду Алахи идолов – Салих остановился, поглядел на них с каким-то непонятным для Алахи умилением и уже потянулся было, чтобы взять их в руки, когда девочка, опомнившись, хлопнула своего раба по спине.
– Стой! Что ты делаешь?
Он обернулся, все еще глупо улыбаясь:
– Разве это не твои куклы, госпожа?
– Это… это духи! Боги! – оскорбленно ответила Алаха. На ее щеках вспыхнул румянец. Какой беды мало не натворил! И то неизвестно, не прогневались ли Трое – норов у них покруче, чем у Алахи и ее брата вместе взятых, а могуществом они превосходят самого великого из хаанов Вечной Степи! Что с того, что на сторонний погляд кажутся они малы и неказисты!
На длинном куске белого войлока крепятся в ряд три фигурки, сшитые из черного войлока и украшенные вышивкой и бисером. Их лица с круглыми ртами и глазами-щелками нарисованы краской. Алахе они всегда казались разными, вечно меняющими выражение, точно войлочные идолы и впрямь были живыми существами и умели гримасничать.
К войлочному телу каждого из Трех было пришито еще по одному человечку, вчетверо меньшему, сделанному из тонких серебряных пластин. Когда идолы гневались или хотели о чем-то предостеречь людей, или, скажем, требовали подношений, серебряный человечек внутри войлочного начинал звенеть. Тогда звали шаманку, и она вопрошала Трех Небесных Бесноватых. Они, как правило, охотно отвечали ей – ведь они были духами домашнего очага и по-своему любили людей, гревшихся одним с ними теплом и евших одну с ними пищу. Трое давали добрые советы. Они предупреждали об опасностях и несчастьях. По слову шаманки для идолов иной раз убивали овцу, черную или белую. Мясо животного ели на торжественном пиру, где выпивалось огромкое количество кумыса и арьки. |