По-моему, в конечном счете это умнее, чем воевать с ней посреди дворца, где может погибнуть всякий, кто подвернется под руку.
Когда Гален Дубелл приблизился к ним, Ренье спросил:
— Можете ли вы определить природу сгоревшего существа?
Старик волшебник кивнул, указывая на руины сцены:
— Это не фейри. Плоть его была сложена из дерева и костей животного, жизнь ему придало могущественное заклинание. Такая тварь зовется големом. Я не вполне уверен, но подозреваю, что в природе его была заложена стойкость к предметам с весом и размером пистолетной пули. Относительно новый метод, который, однако, после усовершенствования найдет себе место на бранных полях. Впрочем, против пушечного ядра не попрешь, учитывая его вес и размер… — Дубелл встряхнул головой, собираясь с мыслями. — Но это к слову…
— Ну а как он прошел во дворец? — осведомился Томас.
Дубелл не прятал глаза:
— Я уже поработал с оберегами, ничто не могло их ослабить. Они не должны были пропустить внутрь эту тварь. Возможно, нечто подействовало на преграды, сумело расширить щели, сделало их появление предсказуемым. Для этого требуется самое точное знание конструкции оберегов — не меньшее, чем у доктора Сюрьете, но ничего невозможного здесь нет. Однако меня более тревожит заговор, заставивший голема сменить человеческий облик: преобразиться в чудовище он мог лишь повинуясь приказу кого-то из находящихся здесь.
Томас неторопливо заметил:
— Итак, волшебник находился здесь, в галерее?
— Или его помощник доставил сюда талисман, ведающий превращением. Я искал в зале энергетические знаки Грандье, однако эфир был свободен от них. — Дубелл часто закивал: — Да, наверняка здесь находился лишь его помощник.
— Он рисковал, — высказался Ренье. — В прошлом году сюда попытался проникнуть парсцийский колдун. Сюрьете обнаружил возмущение в ограждениях и прихватил кое-кого из наших, прослеживая его источник. Колдун был обнаружен в заброшенном доме у Философова перекрестка, он сидел на полу и рыдал, как младенец. Сюрьете сказал, что он, должно быть, пытался сглазить кого-то во дворце, однако ограждения отразили чары, направили их против него самого и унесли его разум. Мы видели, что он действительно пробовал что-то сделать; при нем было куда больше чародейских отрав и волосяных амулетов, чем можно себе представить, однако они ничем не помогли ему.
Внимание Дубелла обратилось к Каде, на лице ее появилась тревога. Так и должно быть, подумал Томас. Как знать, кто преобразил голема — сообщник Грандье или сама Каде?
— Она объяснила вам, зачем добивается аудиенции у Роланда? — спросил Томас.
— Нет. — Дубелл чуть помолчал. — Возможности голема в нашем смертном мире не столь уж велики по сравнению с теми, которыми она обладает, находясь в Фейре; ей трудно нанести опасную рану предметом не из железа, но… Мне показалось, что чудовище бросилось на нее?
— Да, — согласился Томас.
— Приходится надеяться на это ради нас же самих.
Дверь в солярий распахнулась, в ней появился один из дворецких, совершенно измученный, с жутко утомленным лицом. Помедлив, он приблизился к Ренье и Томасу со словами:
— Его величество немедленно желает видеть кудесницу.
— Хорошо. Ступайте и известите ее, — сказал Томас. Дворецкий прямо-таки побледнел.
— Ну ладно, ладно.
Заметив Томаса, Каде поглядела вверх — странное создание, вовсе не похожее на то дитя, которое он помнил как пятнадцатилетнюю девочку с портрета. Он вежливо обратился к ней:
— Его величество сейчас примет вас.
— В самом деле?
— Да. |