Ты беззаботно вдаль глядела…

         Край неба дымно гас в лучах;

         День догорал; звучнее пела

         Река в померкших берегах.

         И ты с веселостью беспечной

         Счастливый провожала день;

         И сладко жизни быстротечной

         Над нами пролетала тень.

    Между 1834 и апрелем 1836

«О чем ты воешь, ветр ночной…»

         О чем ты воешь, ветр ночной?

         О чем так сетуешь безумно?..

         Что значит странный голос твой,

         То глухо жалобный, то шумно?

         Понятным сердцу языком

         Твердишь о непонятной муке —

         И роешь и взрываешь в нем

         Порой неистовые звуки!..

         О, страшных песен сих не пой

         Про древний хаос, про родимый!

         Как жадно мир души ночной

         Внимает повести любимой!

         Из смертной рвется он груди,

         Он с беспредельным жаждет слиться!..

         О, бурь заснувших не буди —

         Под ними хаос шевелится!..

    Не позднее 1836

«Поток сгустился и тускнеет…»

         Поток сгустился и тускнеет,

         И прячется под твердым льдом,

         И гаснет цвет и звук немеет

         В оцепененье ледяном, —

         Лишь жизнь бессмертную ключа

         Сковать всесильный хлад не может:

         Она все льется – и, журча,

         Молчанье мертвое тревожит.

         Так и в груди осиротелой,

         Убитой хладом бытия,

         Не льется юности веселой,

         Не блещет резвая струя, —

         Но подо льдистою корой

         Еще есть жизнь, еще есть ропот —

         И внятно слышится порой

         Ключа таинственного шепот.