|
. В конце пьесы автор заставляет Петра выливать венец на голову России, сардамским млатом скреплять ее оковы и выковывать ей булаву (?) и меч, а громовым топором (?) сбивать оковы с широких врат в Европу[17 - См.:И сам венец он слил ей на главу;Сардамский млат скрепил ее основы,И выковал ей меч и булаву;Петра топор громовый сбил оковыС широких врат в Европу…(«Чудный век»)], забыв, что тогда ворот (ни широких, ни узких) в Европу но было и что в том-то и состоит великий подвиг Петра, что он, по выражению Альгаротти, создал Петербург, qui est la fenetre par laquelle la Russie regarde en Europe[6 - являющийся окном, сквозь которое Россия смотрит в Европу (фр.)][18 - Выражение из «Писем о России» итальянского ученого Франческо Альгаротти, в 1738–1739 гг. совершившего путешествие по России. Пушкин приводит его в примечаниях к поэме «Медный всадник» (1833).], а следовательно, первый сделал и ворота… Стихотворение, означенное № V, превосходно по стихам, но мысль – приписать скале глубокое участие к страданию человека – изысканна…[19 - Имеется в виду стихотворение «Туда, где море спит у скал пирамидальных…».] Прекрасны последние шесть стихов стихотворения «Воспоминание»; но их-то едва ли кто и прочтет после первых восьми стихов и, особенно, этого начала:
Когда ты в пучины былого Окунешься думой…[20 - В подлиннике: «Когда ты невольно в пучины былого…»]
«Еврейская песнь» отличается прекрасными, звучными стихами и библейским колоритом в выражении. Пьеса «Монастырь» откровенно названа автором «введением к ненаписанной поэме». Она начинается этими непоэтическими стихами:
Во дни кровавые, когда Тевтон суровый Эстонцев уловлял в железные оковы…
Затем следует реторика, изредка прерываемая стихами, вроде следующих:
Колонны гордые, как бы утомлены На мощных раменах держать обломки сводов, Пригнулися к земле…
Обращаемся к эстетическому чувству и художественному такту автора и спрашиваем его: можно ли, не говорим – печатать, но читать без напряжения и утомления подобные стихи? —
Все тление и прах! Здесь, за оградою, в окованных стенах, Гул мира умолкал пред образом распятья. Глас веры укрощал безумные проклятья, Усталые пловцы здесь пристань обрели; И в мирной келий, от суеты вдали, Прах мира отряхнув, как саван, надевали Одежду мертвую и к небу воспаряли… Но верен ли он был, монашеский покров? Всегда ль, в полуночном молчании дубров, В часы весенние мечтательных бессонниц, Когда, ниспав между готических оконниц, Луч бледный месяца ложился на немом Чугунном помосте блистательным ковром, Всегда ль, о ложе сна холодном забывая, Склонившися к окну, отшельница младая, Смотря на небеса, летела в горний мир, На лоно вечности, в подоблачный эфир, Где ангелы поют божественные гимны, Откуда бедную зовут гостеприимно?
Каков период: не угодно ли прочесть вам его, не переводя духа или не скрыв смысла?. |
