Теперь обратимся к поэмам г. Баратынского. В них много отдельных поэтических красот; но в целом ни одна не выдержит основательной критики.

Русский молодой офицер, на постое в Финляндии, обольщает дочь своего хозяина, чухоночку Эду, – добродушное, любящее, кроткое, но ничем особенным не отличное от природы создание. Покинутая своим обольстителем, Эда умирает с тоски. Вот содержание «Эды» – поэмы, написанной прекрасными стихами, исполненной души и чувства. И этих немногих строк, которые сказали мы об этой поэме, уже достаточно, чтоб показать ее безотносительную неважность в сфере искусства. Такого рода поэмы, подобно драмам, требуют для своего содержания трагической коллизии, – а что трагического (то есть поэтически-трагического) в том, что шалун обольстил девушку и бросил ее? Ни характер такого человека, ни его положение не могут возбудить к нему участия в читателе. Почти такое же содержание, например, в повести Лермонтова «Бэла»; но какая разница! Печорин – человек, пожираемый страшными силами своего духа, осужденного на внутреннюю и внешнюю бездейственность; красота черкешенки его поражает, а трудность овладеть ею раздражает энергию его характера и усиливает очарование ожидающего его счастия; холодность Бэлы еще более подстрекает его страсть, вместо того чтоб ослабить ее. Но когда он упился первыми восторгами этой оригинальной любви к простой и дикой дочери природы, он почувствовал, что для продолжительного чувства мало одной оригинальности, для счастия в любви мало одной любви, – и его начинает терзать мысль о гибели милого, хотя и дикого, женственного существа, которое, в своей естественной простоте, не умело ни требовать, ни дать в любви ничего, кроме любви. Трагическая смерть Бэлы, вместо того, чтоб облегчить положение Печорина, страшно потрясает его, с новою силою возбуждая в нем вспышку прежнего пламени, – и от его дикого хохота содрогается сердце не у одного Максима Максимыча, и становится понятно, почему он после смерти Бэлы долго был нездоров, весь исхудал и не любил, чтоб при нем говорили о ней… Это не волокита, не водевильный дон-Хуан, вы не вините его, но страдаете с ним и за него, говоря мысленно: «О горе нам, рожденным в свет!» Для некоторых характеров не чувствовать, быть вне какой бы то ни было духовной деятельности хуже, чем не жить; а жить – это больше чем страдать, – и вот является трагическая коллизия, как мысль неотразимой судьбы, достойная и поэмы и драмы великого поэта… Гораздо глубже, по характеру героини, другая поэма г. Баратынского – «Бал»:

         Презренья к мнению полна,

         Над добродетелию женской

         Не насмехается ль она,

         Как над ужимкой деревенской?

         Кого в свой дом она манит;

         Не записных ли волокит,

         Не новичков ли миловидных?

         Не утомлен ли слух людей

         Молвой побед ее бесстыдных

         И соблазнительных связей?

         Но как влекла к себе всесильно

         Ее живая красота!

         Чьи непорочные уста

         Так улыбалися умильно?

         Какая бы Людмила ей,

         Смирясь, лучей благочестивых

         Своих лазоревых очей

         И свежести ланит стыдливых

         Не отдала бы сей же час

         За яркий глянец черных глаз,

         Облитых влагой сладострастной,

         За пламя жаркое ланит?

         Какая фея самовластной

         Не уступила б из харит?

         * * *

         Как в близких сердцу разговорах

         Была пленительна она!

         Как угодительно-нежна!

         Какая ласковость во взорах

         У ней сияла! Но порой

         Ревнивым гневом пламенея,

         Как зла в словах, страшна собой,

         Являлась новая Медея!

         Какие слезы из очей

         Потом катилися у ней!

         Терзая душу, проливали

         В нее томленье слезы те:

         Кто б не отер их у печали.