Изменить размер шрифта - +

     Ни своенравный педагог,
     ни группа ангелов, ни Бог,
     перешагнув через порог
     нас не научат жить.

             август -- сентябрь 1965


Курс акций

     О как мне мил кольцеобразный дым!
     Отсутствие заботы, власти.
     Какое поощренье грусти.
     Я полюбил свой деревянный дом.

     Закат ласкает табуретку, печь,
     зажавшие окурок пальцы.
     И синий дым нанизывает кольца
     на яркий безымянный луч.

     За что нас любят? За богатство, за
     глаза и за избыток мощи.
     А я люблю безжизненные вещи
     за кружевные очертанья их.

     Одушевленный мир не мой кумир.
     Недвижимость -- она ничем не хуже.
     Особенно, когда она похожа
     на движимость.
         Не правда ли, Амур,
     когда табачный дым вступает в брак,
     барак приобретает сходство с храмом.

     Но не понять невесте в платье скромном,
     куда стремится будущий супруг.

             август -- сентябрь 1965

     * В сб. ФВ без заглавия, датировано 1965 -- 1967. -- С. В.


Одной поэтессе

     Я заражен нормальным классицизмом.
     А вы, мой друг, заражены сарказмом.
     Конечно, просто сделаться капризным,
     по ведомству акцизному служа.
     К тому ж, вы звали этот век железным.
     Но я не думал, говоря о разном,
     что, зараженный классицизмом трезвым,
     я сам гулял по острию ножа.

     Теперь конец моей и вашей дружбе.
     Зато -- начало многолетней тяжбе.
     Теперь и вам продвинуться по службе
     мешает Бахус, но никто другой.
     Я оставляю эту ниву тем же,
     каким взошел я на нее. Но так же
     я затвердел, как Геркуланум в пемзе.
     И я для вас не шевельну рукой.

     Оставим счеты. Я давно в неволе.
     Картофель ем и сплю на сеновале.
     Могу прибавить, что теперь на воре
     уже не шапка -- лысина горит.
     Я эпигон и попугай. Не вы ли
     жизнь попугая от себя скрывали?
     Когда мне вышли от закона "вилы",
     я вашим прорицаньем был согрет.

     Служенье Муз чего-то там не терпит.
     Зато само обычно так торопит,
     что по рукам бежит священный трепет,
     и несомненна близость Божества.
     Один певец подготовляет рапорт,
     другой рождает приглушенный ропот,
     а третий знает, что он сам -- лишь рупор,
     и он срывает все цветы родства.
Быстрый переход